— Абдеслам может забрать меня сегодня днем. Сможете прийти в пять?
Мимолетно доктору пришло в голову, что происшествие в аэропорту могло привести к небольшому повреждению мозга. В каком-то неявном смысле характер мсье Дюкро, казалось, слегка изменился.
— Вы не должны наступать на ногу, — сказал врач, хмурясь. — Даже несколько шагов по комнате. Договорились?
В Эль-Хафе доктор Ринальди обнаружил, что его пациент лежит на гигантской старинной кровати; камчатный занавес, свисавший с балдахина, почти скрывал его из вида.
— Я беспрекословно вам подчинялся, — сообщил мсье Дюкро, когда доктор и его ассистент вошли в комнату.
Доктор Ринальди засмеялся:
— Когда вы планируете следующую попытку к бегству?
— Я еще не думал об этом, — сказал мсье Дюкро. — Можно пять минут поговорить с вами наедине?
Доктор Ринальди дал знак марокканцу, и тот вышел. Когда они остались одни, мсье Дюкро приподнялся и поманил своего гостя.
— Я все объясню, — шепнул он. — Понимаете, я не хочу, чтобы вы сегодня накладывали гипс. И я решил продать эти картины, если вы сможете связаться с американцем.
Это бессвязное сочетание мыслей подтвердило прежние подозрения доктора Ринальди: он увидел в них ясное проявление дисфункции мозга.
— Позвольте, — сказал он, садясь на край кровати. — Не все сразу. Могу я спросить, почему вы решили отказаться от гипса?
— Потому что я должен удостовериться, что картины можно продать. По-моему, это очевидно.
— Я не могу увязать два вопроса, — произнес доктор сухо. — Но, поскольку, в первую очередь, вас очевидно интересует продажа картин, могу сказать: да, их действительно можно продать и очень быстро, если захотите. Я сам их куплю и перепродам.
— С достойной выгодой для себя, надеюсь, — улыбнулся мсье Дюкро.
— Вполне возможно.
— Вы говорили о двух миллионах, если не ошибаюсь.
Доктор Ринальди засмеялся:
— Если вы готовы добавить Вламинка, Руо и Кокошку, — два с четвертью.
Мсье Дюкро всплеснул руками:
— Кокошку, ну еще бы! Да я не могу отличить одну от другой. Они одинаково нелепы. Так что все вместе получается восемь, верно? У меня есть несколько старых тайских вещей, я повешу их в углу залы. Они подходят намного лучше.
Доктор Ринальди испытующе посмотрел на пациента:
— Это серьезно? Вы действительно хотите, чтобы я прямо сейчас выписал чек?
— Вовсе нет! Наличные. Во французских франках.
Врач открыл рот.
— Но… — начал он.
— Вы не согласны?
— Это займет время. Возможно, завтра вечером.
Мсье Дюкро снова всплеснул руками:
— Просто принесите мне сюда франки.
Неодобрительно качая головой, доктор Ринальди сказал:
— Слишком большая сумма, опасно оставлять в доме.
Казалось, это озадачило мсье Дюкро:
— Вы ведь наверняка догадались, что нужно сделать с банкнотами. Вы замуруете их в гипс. Они думали, что это случилось в первый раз, но произойдет во второй.
После долгого молчания доктор Ринальди медленно произнес:
— Вряд ли вы ожидаете, что я стану рисковать своей должностью, чтобы просто помочь вам совершить подлог.
— Подлог! — возбужденно вскричал мсье Дюкро. — Меня уже наказали. Теперь я хочу заслужить это наказание.
Доктор поднялся:
— Нахожу это необычайным — полную перемену в ваших взглядах на мораль.
— Ничего не изменилось. То, что было вопросом этики, стало вопросом чести.
Доктор Ринальди прошелся по комнате, следуя узору ковра.
— Вы представляете, сколько мне придется работать — делать это все без ассистента?
Мсье Дюкро, понимая, что победил, гнул свое:
— Эрбье связался с Рабатом, верно? Он получил официальное извинение за инцидент. Повторение абсолютно исключается. Элемент риска устранен.
Доктор вернулся к кровати и опустил руки на спинку.
— Забираю назад слова, которые я произнес недавно за ужином. Вне всяких сомнений, вы — порождение нашей эпохи.
— Я смотрю на это иначе, — быстро откликнулся мсье Дюкро. — Эта маленькая хитрая месть вовсе не повлияла на мои взгляды. Мы играем в воспитательную игру «зуб за зуб», вот и все.
— Вполне годится, — сказал доктор Ринальди. — Вам вообще не понадобится медицинское свидетельство, если сам Эрбье отвезет вас в аэропорт.
…таким вот образом твой отец сделал первый шаг к преступлению. Но преступники бывают страстно привязаны к своим родственникам. Так что иди в Гонконгско-Шанхайский банк в Куале и спроси мистера Найджела Доусона. Он сообщит, что теперь у тебя имеется счет, и на нем лежат семьдесят пять тысяч британских фунтов. Уверен, что есть много вещей, на которые их можно потратить, включая, надеюсь, ваш с Пьеро приезд в Танжер в обозримом будущем.
Картины достались мне от твоей матери. И, думаю, ей пришелся бы по душе нелепый поворот событий, благодаря которому мне удалось выручить за них небольшое состояние. Но удача всегда абсурдна.
Воображаю, как ты сидишь в сомнительной свежести кондиционированной квартиры, глядя вниз на деревья и машины «Kuala l’impur»[1], как называл его Кокто. Но есть вещи куда более нечистые!
Помни, что я думаю о тебе и, умоляю, сообщи новости поскорее.
ton pere qui t’aime[2]
В красной комнате
Когда у меня был дом на Шри-Ланке, однажды зимой родители решили меня проведать. Поначалу я сомневался, стоит ли вообще их зазывать. Различные неудобства — постоянная жара, непривычная еда и питьевая вода, даже присутствие клиники для прокаженных в четверти мили от дома — могли запросто испортить им настроение — не одним, так другим. Но я недооценил их стойкость; неожиданно для меня они проявили величайшую приспособляемость и вроде бы смирились со всем. Они говорили, что им безразлична
