В некоторых случаях, что очень важно для оценки психологии власти, исповедуемой Алексеем Михайловичем, он не просто «разносил» за нерадивость должностных лиц, но и увещевал их. Отдельные его послания — своего рода пастырские наставления; он предстает в них скорее как попечитель, отец духовный, но отнюдь не как безраздельный властный повелитель, имеющий неоспоримое право казнить и миловать по своему усмотрению. В этом смысле весьма показательно его обширное послание 1660 года окольничему, воеводе и князю Ивану Ивановичу Лобанову-Ростовскому (†1664).
Повод был, казалось бы, весьма малозначительный: воевода возглавлял русский отряд, вступивший в бой с неприятелем при местечке Кошаны в районе Чернигова. Неприятель был разгромлен, но Самодержца потрясло другое. Князь не сделал подробный отчет о сражении, а ведь на войне не существует мелочей; все имеет первостепенное значение, и каждый командир обязан во всех подробностях, с максимальной откровенностью сообщать повелителю о результатах военных сражений. Князь же прислал краткое извещение, не указав ни точного числа потерь, ни количества плененных врагов.
До Царя дошло известие, что погибло в той стычке 47 воинов, а не 24, как уведомлял Лобанов. Это вызвало немедленную реакцию Царя всея Руси. В отряд Лобанова был отправлен с инспекцией стольник Иван Колычев, который доставил Алексею Михайловичу подробные показания всех командиров за собственноручными подписями. Выяснилось, что погибло в том бою 40 человек, а пятерых неприятелю удалось захватить в плен. Это небрежение в исполнении воинского долга и крестоцеловальной клятвы преданности Царю возмутило Монарха до крайности.
«Утаил ты побитых наших людей многих, а о взятых в полон не написал ни об одном человеке», — восклицал Алексей Михайлович. И далее следовало грозное царское напоминание о кодексе чести каждого служилого человека. «И в том ты пред Богом зло солгал, а от нас, Великого Государя, неутоимое хотел утаить. И так делают недумные и худые люди, а думным нашим Великого Государя людям ложно писать не доводилось. От века того не слыхано, чтобы природные холопы Государю своему в ратном деле в находках и потерях писали неправдою и лгали».
Ведь служить Государю и служить Богу — одно и то же дело, которое надо исполнять с открытым сердцем, не жалея живота своего, а князь и воевода «о том забыл».
Существовал и еще один повод для царской укоризны. Лобанов-Ростовский решил наступать на Мстиславль, не уведомив Царя и не проведя предварительную разведку численности противника и его дислокацию. На вопрос царского уполномоченного Колычева «почему?», князь стал уверять, что не писал потому, что «у него подьячих (писарей. —
Столь нелестная характеристика, отнюдь не завершала послания. Самодержец далее начинает наставлять своего «холопа», как следует себя праведно вести любому христианину. Никогда не следует «забывать Писания», которое — маяк и якорь для всякой богобоязненной души, и надеяться надо не «на кесаря» и не на «сынов человеческих», а исключительно — на Волю Божию, на милость Его. Требуется «сокрушить свое сердце пред Богом», «пред Образом Божиим о победе», чтобы Господь Бог «воевод и всех ратных людей сохранил», а «общая наша Заступница Пресвятая Богородица покрыла омофором своим». Только так и следует поступать, кто искренне радеет о победе, только на это можно полагаться, а не на «свое высокоумие».
Те, которые с чистым сердцем и святой Верой идут на ратные дела, «телом своим обагряются до крови и не только кровью, но и до самой смерти принуждают себя страдать, страждут, ни о чем ином не помышляют, в покаянии за Христа и за нас, великого Государя, умирают, то такие души будут сиять, как солнце»; «им же ангелы венцы плетут и на главы их кладут, а у вас таких много бедных, раненых и побитых».
Далее Алексей Михайлович напоминает азы христианского мироустроения. «Покаянию, молитве, милостыне, страннолюбию (нищелюбию) не может никакой неприятель супротив встать; ни агаряне (мусульмане) ни сам адский князь (дьявол); все окрест бегают и трепещут; все находки и потери в Воле Божией, а такое время пришло, что упадок на людей учинился».
Сделав князю внушение, Царь выражает надежду, что воевода все правильно поймет, «покается» и будет вершить все дела так, как и только и можно: без лукавства, с усердием, оставив «гордость и злобу». Если же не «покаешься, то за то отомстит тебе Господь». Монарх готов предать забвению свое неудовольствие. «Тебе, окольничему и воеводе нашему, к себе нашу великую Государя милость иметь, нам Великому Государю служить ныне и впредь» и «покрыть нынешнюю своею службою и радением от всего сердца», гордыню «оставить и смирить себя перед Богом, и к людям Божиим и нашим Великого Государя всякое попечение иметь»[382].
Очень верно заметил историк С.Ф. Платонов, что для Царя «главным духовным интересом было спасение души, и с этой точки зрения он судил и других, напоминая при каждом выговоре виновному, что тот губит душу и служит сатане… Алексей Михайлович был философом-моралистом, и его философское мировоззрение было строго религиозным: он все судил с религиозной точки зрения и на окружающие явления отзывался с высоты своей религиозной морали»[383].
Царь Алексей Михайлович как писал, так и сам поступал; он жил под Богом и он жил Богом. С самых ранних лет не мыслил себе существования без молитвы, без строгого исполнения всего церковного канона и поучений святых отцов. Это была не какая-то нарочитая, абстрактная «религиозность», о чем можно прочитать в некоторых сочинения, а полноправная, всеохватная любовь к Иисусу Христу, любовь к Пресвятой Богородице и преданной Им Православной Церкви. В проявлении этого своего органического состояния души у Царя не было никакой «патетики», а тем более какого-то религиозного «фанатизма».
Знаменитый исследователь старинного русского быта И.Е. Забелин (1820–1908), опубликовавший обстоятельное исследование «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях», так описывал повседневный распорядок дня Алексея Михайловича.
«Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постельничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал Государю платье и одевал его. Умывшись, Государь тотчас выходил в Крестовую палату, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник или крестовый священник благословлял Государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем Государь прикладывался ко Кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на аналое образ святого, память которого праздновалась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, Государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою…
После моленья крестовый дьяк читал духовное слово — поучение из особого сборника «слов», распределенных для чтения в каждый день на весь год… Окончив крестовую молитву, Государь, если почивал особо, посылал ближнего человека к Царице в хоромы спросить о ее здоровье, как почивала? Потом сам выходил здороваться с нею в переднюю или столовую. После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.
Между тем с утра же рано собирались во дворец все бояре, думные и ближние люди — «челом ударить Государю» и присутствовать в Царской думе. Поздоровавшись с боярами, поговорив о делах, Государь в сопровождении всего собравшегося боярства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжества Государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в таких случаях были гораздо торжественнее. Обедня продолжалась часа два…
После обедни, в комнате в обыкновенные дни Государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами. Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенадцати часов утра. Бояре, ударив челом Государю, разъезжались по домам, а Государь шел к столовому кушанью, к которому иногда приглашал некоторых из бояр, самых уважаемых и близких… Оканчивая день, после вечернего кушанья, Государь снова шел в Крестовую и молился»[384] .
Царю приходилось решать не только военные задачи и дипломатические вопросы. Регулярно возникали и внутренние проблемы, вызванные как изнурительной военной кампанией, так и другими
