Он поднял с пола саквояж, открыл его и показал помощнику свои богатства.
— Ц-ц-ц… — зацокал тот языком.
— Этот мусор, по-моему, должен понравиться американцам. Как ты полагаешь? Они любят блестящие вещички.
— Пожалуй, — неопределенно ответил Фридрих.
Обермейер закрыл саквояж и спросил:
— Твоя машина на ходу?
— Да.
— Заправлена?
— Да.
— Собирай самое ценное и поедем.
— Позвольте… Давайте хоть пообедаем сначала.
Глаза Обермейера потемнели.
— Когда перед глазами качается петля, то о еде думать не приходится.
— Хорошо, хорошо, — сразу согласился помощник. — Я мигом. — И он засуетился, забегал из комнаты в комнату, обшаривая столы. — А вы точно знаете, где сейчас американцы?
— Я могу тебе перечислить по фамилии всех командиров американских дивизий, стоящих в Чехии: Пирс, Хога, Эндрьюс, Робертсон, Эрнст, Хальс… Мне только непонятно, почему они затоптались на месте.
— Это нетрудно объяснить, — сказал Фридрих, втискивая вещи в портфель. — Войти в Прагу — значит поддержать повстанцев-революционеров, а это, кажется, не по душе американцам…
Минут через двадцать спортивный кабриолет с натянутым верхом покинул Град.
Глава сорок вторая
В «опорном бастионе» всю ночь стонали и горячечно бредили тяжело раненные и умирающие. Врач- немец, Божена, невестка и жена Гофбауэра, пришедшие им на помощь, едва держались на ногах от изнурения и усталости.
Божена осунулась, под глазами залегли черные тени. Она ухаживала за ранеными, бегала по домам соседей-горожан, собирала вату, медикаменты, куски ткани, бинты. Вражеские снаряды рвались уже в Буловке. В этот день один из них угодил во двор, другой разорвался на улице.
«Неужели прорвутся и сюда?» — спрашивала себя Божена. Одна эта мысль вызывала озноб в теле.
В конце дня прибежал Морганек. Он с большим риском пробрался на левобережную сторону, в Смихов, и достал у своего знакомого провизора медикаменты.
— Ну, господин профессор, — обратился он к Божене, — посмотрю, чем вы будете со мной расплачиваться.
Божена не нашла в себе силы улыбнуться. Этот Морганек всегда веселый и всегда шутит. Кажется, ничего на него не действует. Вот характер у человека!
Она развернула сверток. В нем оказались стрептоцид, сульфидин, йод, глюкоза, два шприца, несколько пакетов ваты и другие препараты с незнакомыми названиями.
— Ох, Владислав, какой ты умница!
— Это я давно знаю. И всегда придерживался на себя такой точки зрения. К сожалению, она расходится с точкой зрения окружающих. Люди считают, что я болтун и ветрогон.
— Уж не клевещи на себя, — сказала Божена.
— Знаешь, что видел сейчас? — спросил Морганек.
— Да?
— Я видел в Праге два американских танка.
— Что, что ты видел? — спросил вошедший в комнату Ярослав.
Божена бросилась к нему навстречу. Он прижал ее к своей груди.
— Ты жив, отец… Как я счастлива!
— А почему я должен умереть? — спросил Лукаш и улыбнулся как-то невесело.
Где-то совсем рядом грохнул тяжелый разрыв. Задрожали стекла. С потолка и стен посыпалась штукатурка.
— Вот что, дружок… — сказал Лукаш, легонько высвобождаясь из рук дочери.
— Я слушаю тебя, отец.
— Не тебе говорю, а Владиславу, — поправился Ярослав. — Задание есть. Потрать на это дело два- три часа и поищи в соседних домах матрацы. Побольше. Понял? Люди поймут и дадут с охотой. Нужно немедленно заложить матрацами все окна в доме.
— Дельно, — сказал Морганек, и на лбу его гармошкой собрались морщинки.
— А что, дела плохи, отец? — спросила Божена.
— Всяко может повернуться, друзья. Ну, я рад, что у вас все благополучно. Очень рад. Как Глушанин, Антонин, другие ребята?
— Не возвращались, они еще там, — Божена махнула рукой. — Пришел от них посланец, сказал, что пока живы. Мы здесь как на иголках, а вот Владислав завтра хочет идти к ним.
— А что мне здесь делать? — вскипятился Морганек — я же не милосердная сестра! Я все достал, что мне было велено. Что еще тебе нужно? Мигнуть не успеете, как окна будут заложены матрацами. Доктор у вас есть. И еще три женщины. Настоящий госпиталь.
Лукаш не мог скрыть улыбки.
— Всегда оставайся таким. Молодец. Ну… Впрочем, подожди. Что это ты болтал об американских танках?
— Почему болтал? — опять вспыхнул Морганек. — Я видел их собственными глазами. Два танка. Боевые танки с башнями, пушками. Они дошли до одной баррикады и остановились. Господа янки в галстучках и воротничках вышли из машин, пощелкали лейками, сфотографировали наших гвардейцев, сказали «ол райт» и помахали ручками.
— Ну?
— Что ну?
— Дальше что?
— И покатили восвояси… Говорят, в Пльзене они пускают ракеты в небо и выплясывают румбу.
— Да, занимательно, — сказал Ярослав и ушел.
Через несколько минут затарахтел мотор, автофургон Морганека выкатил со двора.
В полночь, когда окна были заложены матрацами, Морганек пригласил в кабинет доктора жену Гофбауэра, его невестку и Божену.
— Сейчас будут передавать по радио обращение Чешского национального совета, — объяснил он. — Следует послушать.
«Солдаты! — раздался голос диктора. — Революционная армия! Героические граждане Праги! Товарищи рабочие! Труженики! Братья и сестры!..»
Первые слова обращения сразу дошли до сердца.
«Шесть лет угнетали нас гитлеровские разбойники. Сейчас пришел конец власти этих палачей. Сегодня Германия капитулировала перед союзниками…»
Все вздохнули облегченно.
