Сойер сделал несколько шагов вперед и прислушался.
— Громче! Громче! — потребовал сотрудник. — Назовите себя. Для дела это важно.
— Труска… Труска… — повторил пострадавший отчетливее. — Людемир Труска…
Сойер отшатнулся, будто его толкнули в грудь.
— Как вы сюда попали? — пытался выяснить сотрудник. Не дождавшись ответа, он дал команду: — Осторожно поднимайте и несите в машину. Одному придется остаться здесь. Тебе, Владмир. Расходитесь, товарищи! Пока ничем не могу вас утешить. По всем признакам, они здесь откапывали или закапывали что- то и подорвались.
Гоуска попытался отыскать в толпе Сойера, но его и след простыл.
Адам Труска немало был поражен, когда к нему на квартиру явились представители органов национальной безопасности и повезли с собой в Прагу. Не менее его был поражен и Ковач.
— Чертовщина какая-то получается, — сказал, прощаясь с Адамом, Ковач. — То меня взяли, теперь — тебя. Но ты не унывай! Я переверну все вверх дном. Дойду до самого Носека. Подумать только, что творится…
Всю дорогу Адам Труска ломал голову, стараясь разгадать повод к своему аресту. Но как ни старался, так и не сумел ничего придумать.
В Праге следователь задал ему вопрос:
— У вас есть брат Людемир?
Только здесь Адам Труска сообразил, что, по-видимому, попал в какую-нибудь грязную авантюру, затеянную его старшим братом.
Да, брат по имени Людемир у него имеется. Они долго были в разлуке. Брат много лет жил в США и только полтора месяца назад вернулся на родину. Приехав, он рассказал, что был участником войны на стороне союзных войск, попал в Европу и теперь не хочет возвращаться в Америку. Брат заявил, что Америка ему опротивела, и очень просил помочь ему найти работу на родине.
— Он жил у вас?
— Да, у меня.
— Чем занимался?
— Ничем не занимался.
— Отлучался куда-нибудь?
— Несколько раз ездил в Прагу, один раз в Братиславу.
— А где он сейчас?
Адам Труска затруднялся на это ответить. Два дня назад брат сказал, что поедет в Прагу; там ему якобы предлагают работу на автозаводе. Но верно это или нет, Адам Труска утверждать не может.
— Как вы отнеслись к неожиданному появлению брата? — спросил следователь.
— Подозрительно. Я не поверил ни одному его слову. Больше того, мои подозрения усилились, когда я узнал, что он располагает достаточными средствами для разъездов по стране.
— Вы член коммунистической партии, и не первый год…
— Совершенно верно.
— И вы считали нормальным…
— Я ничего не считал нормальным, — прервал следователя Адам Труска. — Спустя сутки после появления брата я подал заявление секретарю районного комитета компартии и представителю ваших органов на месте. Ваш представитель просил меня не отпугивать брата, что я и сделал. А заниматься наблюдением за ним не входило в мои обязанности. У меня и своих дел хватает.
Следователь попросил Труску выйти из кабинета и подождать в коридоре…
Вечером этого же дня Труска был уже на свободе и пил чай у Ярослава Лукаша.
— Помнишь, Ярослав, я сказал тебе, что братец мой неспроста пожаловал?
— Помню, Адам, помню.
— Так оно и получилось. Одного только не могу понять: зачем они полезли в этот сад? Следователь очень скуп на откровенности, и он, конечно, прав.
— Поймешь в свое время, — усмехнулся Ярослав. — Один-то из них выжил и рассказал кое-что… Это твой братишка.
Через два дня после взрыва в Градчанах Сойер отослал в адрес Борна короткую депешу:
«Тайник в Градчанах, где помощник Обермейера спрятал документы, был заминирован. Людемир Труска и его напарник подорвались. Напарник Труски погиб, а сам он с документами попал в руки Корпуса».
Глава двадцать шестая
После визита Лоретты и памятного разговора с Боженой Нерич жил как в чадном тумане.
Каждое слово жены, каждый ее взгляд тревожили его воспаленное воображение. Он неотступно наблюдал за Боженой, пытаясь разгадать ее мысли, силился заглянуть в ее душу, понять, что она думает о нем. Голос инстинкта подсказал ему, что жена ведет себя расчетливо и осторожно.
Оставаясь один, Нерич метался по квартире. Его мучили подозрения. Его лихорадило. Он уже давно пришел к заключению, что опасность стережет его на каждом шагу, что судьба слишком часто и жестоко подвергает испытанию его мужество. Избегнув одной беды, он неизменно попадает в другую. Совсем недавно его чуть не разоблачил Пшибек, а теперь угроза разоблачения нависла со стороны женщины, связанной с ним узами брака. Он чувствовал себя затравленным волком.
В первую же встречу с Прэном он круто поставил вопрос о своем дальнейшем пребывании в Праге.
— Дальше я здесь оставаться не могу, — сказал он с отчаянием в голосе. — Я не ручаюсь за себя… я не сплю по ночам. Что хотите, то и делайте со мной, но я брошу все и уеду.
— А жена? — язвительно спросил Прэн.
— К черту жену! Между нами все кончено… Я не выношу ее голоса, ее взгляда. От нее ничего нельзя ждать, кроме предательства и доноса.
Прэн, заметив, что его подопечный близок к истерике, решил подойти с другого конца.
— Вы мне говорили, что она вас безумно любит? — спросил он.
— Да, говорил.
— Неужели вы думаете, что любящая женщина способна на предательство?
— Она меня уже не любит. Любовь сменилась ненавистью.
Прэн ухмыльнулся.
— Я боюсь, — заметил он, — что вы скоро сами себя начнете бояться. Взгляните на себя в зеркало — на что вы похожи? А между тем все эти страхи и опасения — только игра вашего больного воображения.
Прэн начал убеждать Нерича в том, что ничего страшного не случилось, что жены редко предают своих мужей, а тем более таких повелителей, как он. Муж и жена — одно целое.
Доводы Прэна очень туго воздействовали на Нерича. Чувствуя, что этим путем он ничего не добьется, Нерич решил пойти на крайнее средство.
— Я вижу, вы все еще не понимаете, как велика опасность, грозящая и мне и вам? — произнес он дрожащим голосом.
Прэна передернуло.
— При чем здесь я? — спросил он настороженно.
Нерич видел, что только ложь может спасти его и сломить упрямого американца.
— Жена видела меня с вами, — пробормотал он.
— Когда? Где?
