тебя разорвало, звиздюк ты малосольный!!! Ты кому, негодь, врать надумал? Родной матери?! Да я тебя сейчас сама прибью, чтоб ты мне нервы не мотал!!! Я тут ночей не спала, переживала, как там кровиночка моя? А кровиночка, свин этакий, матери в глаза врет и не краснеет! Убью, паразита!!!
Манюня и Аля, покатываются со смеху, благоразумно выскочив в соседнюю комнату. Я бы и рад к ним присоединиться, выглядит все и впрямь донельзя комично, но боюсь попасть под горячую руку. Я ведь, получается, тоже врал, галошей по башке мне что-то сегодня неохота… Поэтому наблюдаю за происходящим с каменной физиономией. Потом запал у Лидии Васильевны прошел: она отбросила в угол несчастную галошу, села на чудом устоявшую табуретку и разрыдалась. Толя тут же перестал изображать бегуна на длинные дистанции с препятствиями и бросился ее утешать. Сестры кинулись ему на помощь. Вот теперь мне тут точно делать нечего. Стараясь не привлекать внимания, выскальзываю на веранду. Минут через двадцать ко мне присоединяется Курсант.
— Отошла вроде. Поплакала и успокоилась, — только и успевает сказать он, как следом выходит и сама Лидия Васильевна.
Та подходит ко мне, долго смотрит в глаза.
— Я всю жизнь знала, что этот балбес непутевый в отца пойдет. Андрею-то, покойному, тоже спокойно на заводе не работалось, в армию пошел да в Крыму и сгинул… Правда, товарищи его потом приезжали, много хороших слов говорили, что, мол, погиб, гранату собой накрыл. Восемь человек от верной смерти спас. Вот они все ввосьмером после и приезжали. Дом нам чуть не заново отстроили, пенсию в военкомате пробили… Тогда с этим тяжело было, потери-то большие были. Но его командир, говорят, нашему бывшему военкому рожу разбил и такую бучу поднял, что того с должности выгнали… Но ведь ни дом, ни пенсия мне мужа не вернут. Миша, постарайся мне хоть сына уберечь. Ты хороший человек, я вижу, как те мужнины друзья-фронтовики, за своего друга кого угодно в землю вгонишь… Так сбереги мне его, хорошо?
Блин, у меня аж комок в горле встал, и рад бы ответить, да слова сказать не могу. Только молча киваю в ответ. Но ей, похоже, слов и не нужно. Она и так все поняла. Легонько взъерошив мой слегка уже отросший «ежик», она тихо уходит, и мы остаемся с Толяном вдвоем. Говорить не хочется, да и нечего тут говорить. Едва ли не в первый раз в жизни я жалею об отсутствии сигарет и о том, что не курю. В общем, постояли мы с напарником на веранде, помолчали, да так и пошли спать. Одно только я для себя понял: что теперь, вспоминая глаза Лидии Васильевны, я за этого оболтуса буду глотки рвать, не задумываясь.
С одной стороны, прекратив тренировки с инструкторами из «Вымпела», мы с напарником проявили слабость. С другой — если бы продолжили по-прежнему работать на износ, то неизбежно ухудшилось бы качество занятий, что мы проводили с операми ОРСН. А нам, в конце концов, именно за это платили зарплату и командировочные. И деньги, скажем прямо, совсем не маленькие. Так что личные тренировки — это здорово, но зарплату отрабатывать нужно. Вот мы и отрабатывали. Гоняли парней, словно новобранцев в армии. Те, сатанея и матерясь сквозь зубы, носились по полигону стадом бешеных кабанов. Думаю, были такие моменты, когда они нас просто убить готовы были. Но зато начальство в лице частенько ставшего заезжать к нам на Военвед Григорьева было довольно. Да и сами наши «подшефные», хоть и звали нас между собой садистами, но явно осознавали — уровень их здорово вырос. Нет, конечно, до любого довоенного СОБРа им было еще далеко, но так тот уровень в свое время годами нарабатывали, а тут — чуть больше месяца занятий. Но в любом случае лично мне за проделанную работу было не стыдно: судьба бойцов первых сводных СОБРов и ОМОНов в Чечне в Первую кампанию им уже не грозит. Глупых потерь из-за банальной разницы в том, к чему готовили, с тем, чем пришлось заниматься, — не будет. Конечно, настоящее мастерство придет только с практикой, но основы я этим ребятам в головы вложил.
Кроме всего прочего — у нас появилось свободное время по вечерам, а тут еще и зарплата с командировочными подоспела… В общем, пока деньги были на руках в большом количестве, надо было срочно искать и покупать подарок для Насти. А то некрасиво получится — пообещал ведь. Теперь выполнять надо.
Солидный и, судя даже по внешнему виду, дорогой ювелирный магазин я отыскал возле Центрального рынка, неподалеку от Ростовского кафедрального собора. Того самого, что в первый день приезда так сильно напомнил мне московский храм Христа Спасителя. Стоя под мерзким, мелким и холодным моросящим дождем, я, глядя на шикарную витрину, в которой были разложены всевозможные кольца, броши, кулоны и браслеты, отлично понимал — что тут меня, скорее всего, обдерут как липку. Но, с другой стороны, этот же факт внушал некоторую уверенность, что тут не подсунут под видом золота какую-нибудь бериллиевую бронзу или позолоченную медяшку. Ай, была не была!
Мелодично звякнул над головой колокольчик, закрывшаяся позади входная дверь отсекла уличную промозглость и сырость. За прилавком стоял пожилой продавец столь характерной внешности, что в прикрывающей его седую макушку кипе[42] не было ни малейшей необходимости: классический старый еврей. Как будто только что из анекдота.
Я вежливо здороваюсь и прохожу к витринам. От разнообразия украшений и их блеска у меня тут же разбегаются глаза. Все, приплыли! Вот тут и суждено мне погибнуть… Никогда я не умел и не любил покупать девушкам подарки. Это же вам не в разведку ходить — слишком сложно.
— Чем могу помочь такому серьезному молодому человеку? — продавец явно заметил наметанным взглядом мои затруднения.
— Да, пожалуйста. Тут такое дело — хочу девушке подарок купить: колечко там или брошку какую…
— Невесте? — деловито уточняет старик.
— Пока нет, но очень хотелось бы.
— Понятно, — он на пару секунд задумывается. — Вот что я вам скажу, юноша: уж поверьте опыту старого Мойши, а Мойша, слава богу, торговал уже тогда, когда ваш уважаемый папа еще не встретил вашу не менее уважаемую маму…
Ну, вот в этом-то я как раз сильно сомневаюсь. Думаю, в год встречи моих родителей уважаемый Мойша, в лучшем случае, таблицу умножения учил. Но ему об этом знать совершенно не обязательно.
— Так вот, юноша, — продолжает продавец, наставительно подняв указательный палец правой руки вверх, — колечко в подарок — это превосходно, но слишком явный намек. Вы уже готовы сделать ей предложение?
— Не уверен, — качаю головой я. — Просто пока не знаю, захочет ли она выйти за меня замуж. Уж лучше подожду немного. Когда буду уверен — вот тогда…
— Именно, — прерывает меня старый еврей. — Тогда, и никак не раньше, колечко и подарите. Брошку, уж простите, лучше подарить любимой бабушке, но никак не молодой и привлекательной барышне. Может, серьги? Хотя нет, не стоит. Скорее всего, не угадаете. Принять, конечно, примет, но эффекта нужного не будет. Послушайте, молодой человек, вы когда с ней о подарке говорили, она что, вообще никаких намеков вам не сделала?
— Да вроде нет, — я даже слегка растерялся. — Так, пошутила, что хочет цветочек аленький… Ну, просто ее Анастасия зовут. Настя, как в сказке, помните?
— Даже так? — старый Мойша вновь погружается в раздумья. — Значит, аленький цветочек, говорите? А знаете, юноша, у меня появилась кое-какая идея. Вот смотрите.
Он достает из-под стекла тонкую, красивого плетения цепочку-браслет на руку.
— Нравится?
— Симпатичная, — не отрицаю я.
— Согласен. А главное — девушкам такие нравятся. Но нужно ведь, чтобы еще и оригинально было, так?
Возразить мне нечего.
— А в качестве оригинального дополнения сделаем мы на эту цепочку маленькую подвесочку: цветочек из золота, с рубиновыми лепестками. Как идея?
— Хорошая идея, вот только во сколько такая может обойтись?
— Вам жаль денег на подарок любимой девушке? Юноша, вы меня удивляете!
В голосе старого еврея столько праведного возмущения, что я краснею.
— Да не жалко мне! Просто ручная работа… Рубины, опять же… Боюсь, просто не хватит у меня
