сигарету, бросил коробку со спичками на стол, удобнее откинулся на стуле и с блаженным выражением стал выпускать из носа клубы дыма. Очевидно, эта обезьяна обладала уже многими человеческими пороками.
В этот момент Пайос принес в комнату чай. Вид обезьяны, сидевшей на стуле с сигаретой в зубах и мирно беседовавшей со мной, произвел на него огромное впечатление. Он громко вскрикнул и испуганно отошел к двери.
— У-у-у-а-а-р… о-о-о!… — произнес Чемли, увидев поднос с чайным прибором, и начал энергично размахивать рукой.
— Я слушаю, сэр, — отозвался с порога Пайос.
— Это Чемли, — объяснил я, — он тебя не обидит. Поставь чай на стол.
Пайос выполнил мое приказание и быстро удалился. Я налил в кружку Чемли чай и молоко, положил туда три чайных ложки сахара. Чемли напряженно следил за моими движениями и сопровождал их мягким довольным ворчанием. Я подал кружку, которую он схватил обеими руками. Сигарета явно мешала чаепитию, и Чемли аккуратно положил ее на стол. Вытянув одну губу вперед, Чемли осторожно попробовал, не слишком ли горячий чай ему подали. Оказалось, что чай был действительно очень горячий. Чемли терпеливо дул на кружку до тех пор, пока напиток не пришелся ему по вкусу, а затем выпил все до дна. Увидев, что на дне кружки осталось немного нерастаявшего сахара, Чемли перевернул кружку и держал ее до тех пор, пока все остатки не попали к нему в рот. Затем он протянул мне кружку, предлагая вновь ее наполнить.
Клетка Чемли была установлена в удобном месте в пятидесяти футах от нашего дома. Рядом с клеткой находился большой искривленный пень, к которому я прикрепил цепь обезьяны. Из клетки Чемли видел все, что происходило в лагере и дома, и сопровождал нашу работу громкими комментариями, на которые я часто ему отвечал. В первый же день Чемли поднял большой скандал. Не успел я его привязать и направиться в дом, чтобы заняться своими делами, как среди обезьян началось замешательство. Обезьяны были привязаны недалеко от дома под большим навесом из пальмовых листьев. Чемли, оставшись в одиночестве, заскучал. Оглядевшись, он нашел возле себя несколько крупных камней. Вооружившись ими, он решил немного развлечься метанием камней. Услышав пронзительные крики и визги гвенонов и дрилов, я выбежал из дому и заметил, как камень величиной с кочан капусты упал около обезьян, к счастью, никого не задев. Такой камень, брошенный с большой силой, легко расплющил бы любую обезьяну, в которую он бы попал. С громким криком я бросился к Чемли, размахивая поднятой по пути палкой. Стараясь выглядеть как можно воинственнее, я в то же время думал, что произойдет, если вооруженный тоненькой хворостинкой, я захочу наказать обезьянку, которая не уступает мне по величине и по меньшей мере в два раза сильнее меня. К моему удивлению, однако, Чемли, заметив мое приближение, быстренько лег на землю, прикрыл своими длинными руками лицо и голову и начал визжать изо всех сил. Я пару раз хлестнул его по спине палкой; с таким же успехом я мог пытаться сокрушить зубочисткой собор святого Павла. На широкой плоской спине Чемли перекатывались желваки твердых, как сталь, мыши.
— Ты очень злое животное, — строго сказал я.
Догадавшись, что экзекуция окончена, Чемли сел и начал стряхивать с себя листья.
— У-у-у-у… — протянул он, застенчиво поглядывая на меня.
— Если ты снова это проделаешь, я тебя как следует отколочу, — продолжал я и подумал, что только удары стволом дерева могли бы произвести на Чемли должное впечатление.
— А-а-р-р-р… у-у-у… — снова ответил Чемли. Он придвинулся ближе, прилег к моим ногам и начал старательно очищать мои брюки от всяких пятнышек и соринок. Пока он был занят этой работой, я подозвал слуг и попросил их убрать все большие и маленькие камни от клетки шимпанзе. Сделав еще одно строгое внушение Чемли, я вернулся к своей работе. Немного спустя, заглянув к нему, я увидел, как он усердно раскапывает землю около клетки, надеясь, очевидно, найти там новые камни.
Вечером, когда я принес Чемли ужин и чай, он приветствовал меня громкими радостными возгласами, прыгая и размахивая руками. Перед тем как приступить к ужину, он схватил мою руку и поднес ее ко рту. С трепетом смотрел я, как он зажал зубами один из моих пальцев и мягко сдавил его, Когда он выпустил его обратно, я понял смысл всей этой процедуры: у шимпанзе разрешение взять в рот палец является свидетельством полного доверия и дружбы между двумя обезьянами. Таким образом, Чемли польстил мне, высказав доступным ему способом свои дружеские чувства. С ужином он справился очень быстро. Когда он закончил есть и я сел на землю рядом с ним, Чемли методично обыскал все мои карманы и исследовал все, что на мне было.
Когда я решил, что ему пора спать, Чемли отказался вернуть вытащенный из моего кармана платок. Он держал платок за спиной и перекладывал его из одной руки в другую при каждой моей попытке схватить его. Затем, решив, очевидно, избавиться от всех моих притязаний на платок, он быстро засунул его в рот. Я понимал, что, если на этот раз я уступлю, Чемли в дальнейшем будет хватать и прятать все, что ему понравится; поэтому я около получаса уговаривал и обхаживал Чемли, пока с большой неохотой он не вытолкнул изо рта мокрый скомканный платок. После этого случая у меня не было больше с Чемли никаких недоразумений; если он затевал игру с нужной мне вещью, я протягивал руку, просил его, и он без всяких возражений отдавал мне нужный предмет.
Мне приходилось сталкиваться со множеством приятных и милых животных, от мышей и до слонов, но никого из них я не мог сравнить с Чемли по силе и обаянию характера, по уму и понятливости. Познакомившись с ним ближе, перестаешь смотреть на Чемли, как на животное; к нему относишься, скорее, как к чудаковатому шаловливому почтенному старику, который по одному ему известным соображениям вдруг решил прикинуться шимпанзе. У него были изысканные манеры: он ни разу не схватил пищу, не поздоровавшись предварительно с пришедшим и не поблагодарив его выразительными возгласами. Ел он не с жадностью, как другие обезьяны, а, наоборот, медленно, деликатно, осторожно, откладывая пальцами к краю миски те куски, которые ему не нравились. Единственное нарушение этикета с его стороны случалось в конце трапезы, когда он хватал пустые миску и кружку и закидывал их далеко в сторону.
У Чемли было много черт, сближавших его с людьми. Одной из них, в частности, была привычка курить. Он с одинаковой легкостью и уверенностью прикуривал папиросу спичкой или зажигалкой, ложился на спину, согнув ноги и подложив одну руку под голову, выпуская в воздух густые клубы дыма и время от времени посматривал с видом заядлого курильщика на кончик папиросы, проверяя, не нужно ли стряхнуть с него пепел. Стряхивал он пепел очень аккуратно, ногтем одного из пальцев руки. Если перед Чемли ставили бутылку с лимонадом и стакан, он наливал себе жидкость в стакан с серьезностью и сосредоточенностью буфетчика, взбивающего коктейль. Чемли — единственный из всех встречавшихся мне животных, который допускал возможность делить с кем-либо принадлежавшие ему вещи: часто, когда я давал ему связку бананов или два-три плода манго, он выбирал один из них и с вопросительным выражением на лице протягивал мне. Он довольно урчал, когда я принимал дар и присаживался, чтобы разделить с ним компанию.
Чемли не ладил с местными жителями. Ему доставляло большое удовольствие следить за ними и, когда они подходили на слишком близкое расстояние, бросаться на них со свирепыми криками. Не думаю, чтобы он действительно хотел причинить им вред, ему просто нравилось, что они с испуганными криками разбегались от него во все стороны. Но беда заключалась в том, что местные жители при каждом удобном случае старались дразнить Чемли; он становился все более возбужденным, волосы его ощетинивались, он оскаливал зубы, и, раскачиваясь из стороны в сторону, размахивал могучими руками. В такие минуты тяжело бы пришлось человеку, слишком близко подошедшему к Чемли.
Чемли очень интересовался гигантскими тысяченожками, хотя и относился к ним с недоверием. Эти насекомые похожи на тонкую черную спиральную пружину, снизу у них виднеется огромное количество (свыше ста) пар ножек, спереди тысяченожки имеют пару коротких усиков. Тысяченожки — совершенно безвредные существа, которые медленно переползают при помощи многочисленных ножек, поводя своими усиками. Больше всего предпочитают они сгнившие стволы деревьев. Однако их движения, очень напоминающие движения змеи, настораживали Чемли, хотя он и чувствовал, что это не змеи. Когда я клал тысяченожек на ящик в его клетке, он садился рядом и подолгу молча рассматривал их, приоткрыв рот и время от времени беспокойно почесываясь. Если тысяченожка доползала до края, падала на землю и начинала двигаться к Чемли, он вскакивал, отбегал на то расстояние, которое допускала надетая на него цепь, и кричал до тех пор, пока я не избавлял его от страшного чудовища.
