Итак -
Скажи «нет»,
Черствый человек,
Взорви, взорви ту смертную скалу,
Ради любви взорви...
И якоря спасенья
Покроются цветами.
Ты не должен
Во имя установленных порядков
По праху топать, прыгать через прах:
Тот, кто упорством жертвует, - дурак.
Итак -
Скажи миледи-смерти «нет».
Не говори ей «да»: У ней найдется
И без тебя поддакиватель. Да.
Тот, кто грозился разрубить ребенка,
Свою сестру безбратнюю отправить
Под зубья пил не сможет никогда.
Итак -
Скажи миледи-смерти «нет».
Да, мертвые кричат. Не в этом дело,
Всё это тень.
И ворон, севший наземь,
Рождает слух о гибели всего,
Но восходящий из огня прибой
Крик гребешка возносит над землей.
Скажи ей «нет».
Так падает звезда,
Так мячик пролетает мимо цели.
Так солнечная суть, подруга света,
Над пустотой на лепестках танцует,
С мистическою женственностью слов
Мед собирают всадники цветов.
Итак,
Скажи ей «нет», И наплевать
На мохноногость смерти и на призрак,
Что отзывается на всякий стук,
И на печать из апокалипсиса, и...
Мы таинство творим кистями рук,
И крайней плоти контуром капризным.
Вот что говорит В. Бетаки о переводе этого стихотворения и других «темных» стихов Томаса:
«У переводчика есть десятки слогов, иногда целых слов, рассыпанных по бумаге так же случайно, как бросают кости.
Есть ритмическая схема, по которой нужно расположить эти фрагменты, сначала сохраняя хаотичность во всем прочем.
На следующем этапе переводчик располагает обрывки по принципу доминирующих настроений, чаще других возникающих при произнесении этих слов и слогов.
Все еще достаточно туманно, хотя уж теперь не полностью случайно, и наконец из перетасовок и выделения доминант вырисовываются стержни (только стержни!) тех или иных мотивов.
Дальше из новых попыток выстроить материал, проявляется уже кое-что крупнее. А именно: доминирующие отдельные образы и цельные мотивы, не противоречащие друг другу.
Они тоже определены господствующим большинством настроений-смыслов, которые теперь, укрупнившись и став почти фразами, находят друг друга не столь уже случайно. Из них уже - вырисовывается мысль.
И постепенно подчиняясь все более властной цепочке образов- мыслей-настроений растет определенность «содержания».
В конце концов все случайное осыпается, и выходит система образов, синтезированная на первом этапе из мелких осколков, затем из все более и более крупных блоков, уже легко и логично сливающихся в один, который и есть воссозданное стихотворение.
Естественно при этом, что на другом языке почти все слова окажутся другими. Но будет воссоздана их иерархическая зависимость и соответственно авторский дух и настрой самого стихотворения».
Иногда проблемы возникали и при переводе чрезвычайно ясных стихов Томаса.
К примеру, «Церемония после воздушного налета».
Реквием в трех частях. Для Томаса - очень прозрачное стихотворение.
Только вот в первой части вместо слова «мы» (we) все время употребляется «я» во множественном числе (myselves).
Смысл совершенно понятный - не «мы», как некое сообщество, где «я» - один из многих, а «мы», пропущенное через себя, гораздо более личное, - в каждом из людей, образующих «мы», - «я».
Myselves
The grievers
Grieve
Among the street burned to tireless death
A child of a few hours
With its kneading mouth
Charred on the black breast of the grave
The mother dug, and its arms full of fires.
И вот по-русски:
Горюющий я, - (сколько меня ни есть!), -
Горюем
На улице до смерти сожженной:
Вот
Ребенок, который не дожил ни до какого возраста,
Ибо только едва.
Лежит на груди могильного холмика,
На черной груди
До черноты углей опаленный
