И снова кровью истечет наш Цезарь,
Лежащий здесь, у статуи Помпея,
Как прах ничтожный.
Да, и каждый раз
Нас, совершивших это, назовут
Людьми, освободившими отчизну.
Пора нам уходить.
Да, вместе выйдем;
Брут впереди, а мы за ним; пусть видят,
Что в Риме нет сердец смелей и лучше.
Кто там идет? Антония посланец.
Так, Брут, велел мой господин склониться,
Так Марк Антоний приказал мне — пасть
И, распростершись, так тебе сказать:
Брут благороден, мудр, и храбр, и честен;
Велик был Цезарь царствен, смел и добр.
Скажи, что Брута я люблю и чту,
А Цезаря боялся, чтил, любил.
И если Брут дозволит, чтоб Антоний
Мог невредим к нему прийти узнать,
Чем Цезарь заслужил такую смерть,
То Брут живой ему дороже будет,
Чем мертвый Цезарь, и себя он свяжет
С судьбой и делом доблестного Брута
Среди опасностей и смут грядущих
Как верный друг. Так говорит Антоний.
Он — римлянин и доблестный и мудрый,
Его всегда я чтил.
Скажи, что если он придет сюда,
То все узнает и, ручаюсь честью,
Уйдет нетронут.
Он сейчас придет.
Я думаю, он станет нашим другом.
О, если б так. Его я опасаюсь,
И, как всегда, предчувствие мое
Меня в том не обманет.
Вот он идет. Привет, о Марк Антоний!
Великий Цезарь! Ты лежишь во прахе?
Ужели слава всех побед, триумфов
Здесь уместилась? Так покойся с миром. —
Все ваши замыслы мне неизвестны,
Кому еще хотите кровь пустить;
Коль мне, то самый подходящий час —
Час смерти Цезаря, и нет оружья
Достойнее того, что обагрилось
Чистейшею и лучшей в мире кровью.
Прошу вас, — если вам я неугоден,
Пока дымятся кровью ваши руки,
Меня убейте. И тысячелетье
Прожив, не буду к смерти так готов;
Нет места лучшего, нет лучшей смерти,
Чем пасть близ Цезаря от ваших рук,
От вас, решающих все судьбы века.
