– Идем? – раздался нежный голос Мерседес. – Вот уже бьет два часа, а нас ждут в четверть третьего.
– Да, да, идем, – сказал Дантес, быстро вставая.
– Идем! – хором подхватили гости.
В ту же минуту Данглар, который пристально следил за Фернаном, сидевшим на подоконнике, увидел, что тот дико вытаращил глаза, привскочил и снова сел на подоконник. Снаружи донесся неясный шум; стук тяжелых шагов, невнятные голоса и бряцание оружия заглушили веселый говор гостей, который сразу сменился тревожным молчанием.
Шум приближался; в дверь три раза ударили. Гости с изумлением переглянулись.
– Именем закона! – раздался громкий голос; никто не ответил.
Тотчас дверь отворилась, и полицейский комиссар, опоясанный шарфом, вошел в залу в сопровождении четырех вооруженных солдат и капрала.
Тревога сменилась ужасом.
– В чем дело? – спросил арматор, подходя к комиссару, с которым был знаком. – Это, наверное, недоразумение.
– Если это недоразумение, господин Моррель, – отвечал комиссар, – то можете быть уверены, что оно быстро разъяснится, а пока у меня есть приказ об аресте, и хоть я с сожалением исполняю этот долг, я все же должен его исполнить. Кто из вас, господа, Эдмон Дантес?
Все взгляды обратились на Эдмона, который в сильном волнении, но сохраняя достоинство, выступил вперед и сказал:
– Я. Что вам угодно?
– Эдмон Дантес, – сказал комиссар, – именем закона я вас арестую!
– Арестуете? – переспросил Эдмон, слегка побледнев. – За что вы меня арестуете?
– Не знаю, но на первом допросе вы все узнаете.
Моррель понял, что делать нечего: комиссар, опоясанный шарфом, – не человек; это статуя, воплощающая закон, холодная, глухая, безмолвная.
Но старик Дантес бросился к комиссару; есть вещи, которые сердце отца или матери понять не может. Он просил, умолял. Слезы и мольбы были напрасны. Но отчаяние его было так велико, что комиссар почувствовал сострадание.
– Успокойтесь, сударь! – сказал он. – Может быть, ваш сын не исполнил каких-нибудь карантинных или таможенных предписаний, и, когда он даст нужные разъяснения, его, вероятно, тотчас же освободят.
– Что это значит? – спросил, нахмурив брови, Кадрусс у Данглара, который притворялся удивленным.
– Я почем знаю! – отвечал Данглар. – Я, как и ты, вижу, что делается, ничего не понимаю и дивлюсь.
Кадрусс искал глазами Фернана, но тот исчез. Тогда вся вчерашняя сцена представилась ему с ужасающей ясностью: разыгравшаяся трагедия словно сдернула покров, который вчерашнее опьянение набросило на его память.
– Уж не последствия ли это шутки, о которой вы говорили вчера? – сказал он хрипло. – В таком случае горе тому, кто ее затеял, – в ней веселого мало.
– Да нет же! – воскликнул Данглар. – Ведь ты знаешь, что я разорвал записку.
– Ты не разорвал ее, – сказал Кадрусс, – а бросил в угол, только и всего.
– Молчи, ты ничего не видел, ты был пьян.
– Где Фернан? – спросил Кадрусс.
– Почем я знаю? – отвечал Данглар. – Верно, ушел по своим делам. Но чем заниматься пустяками, пойдем лучше поможем несчастному старику.
Дантес уже успел с улыбкой подать руки всем своим друзьям и отдался в руки солдат.
– Будьте спокойны, ошибка объяснится, и, вероятно, я даже не дойду до тюрьмы, – сказал он.
– О, разумеется, я готов поручиться! – подхватил подошедший Данглар.
Дантес спустился с лестницы. Впереди него шел комиссар, по бокам – солдаты. Карета с раскрытой дверцей ждала у порога. Дантес сел, с ним сели комиссар и два солдата. Дверца захлопнулась, и карета покатила в Марсель.
– Прощай, Дантес! Прощай, Эдмон! – закричала Мерседес, выбегая на галерею.
Узник услышал этот последний крик, вырвавшийся словно рыдание, из растерзанного сердца его невесты, выглянул в окно кареты, крикнул: «До свидания, Мерседес!» – и исчез за углом форта Св. Николая.
– Подождите меня здесь, – сказал арматор, – я сяду в первую карету, какая мне встретится, съезжу в Марсель и вернусь к вам с известиями.
– Поезжайте, – закричали все в один голос, – поезжайте и возвращайтесь поскорее!
После этого двойного отъезда среди оставшихся несколько минут царило мрачное уныние.
Отец Эдмона и Мерседес долго стояли врозь, погруженные каждый в свою скорбь; наконец, глаза их встретились. Оба почувствовали, что они две жертвы, пораженные одним и тем же ударом, и бросились друг другу в объятия.
В это время в залу воротился Фернан, налил себе стакан воды, выпил и сел на стул.
Случайно на соседний стул опустилась Мерседес.
Фернан невольно отодвинул свой стул.
– Это он! – сказал Данглару Кадрусс, не спускавший глаз с каталанца.
– Не думаю, – отвечал Данглар, – он слишком глуп; во всяком случае, грех на том, кто это сделал.
– Ты забываешь о том, кто ему посоветовал, – сказал Кадрусс.
– Ну, знаешь! – ответил Данглар. – Если бы пришлось отвечать за все то, что говоришь на ветер!
– Должен отвечать, когда то, что говоришь на ветер, падает другому на голову!
Между тем гости на все лады истолковывали арест Дантеса.
– А вы, Данглар, – спросил чей-то голос, – что думаете об этом?
– Я думаю, – отвечал Данглар, – не провез ли он каких-нибудь запрещенных товаров.
– Но вы, Данглар, как бухгалтер, должны были бы знать об этом.
– Да, конечно, но бухгалтер знает только то, что ему предъявляют. Я знаю, что мы привезли хлопчатую бумагу, вот и все; что мы взяли груз в Александрии у Пастре и в Смирне у Паскаля; больше у меня ничего не спрашивайте.
– О! Теперь я вспоминаю, – прошептал несчастный отец, цепляясь за последнюю надежду. – Он говорил мне вчера, что привез для меня ящик кофе и ящик табаку.
– Вот видите, – сказал Данглар, – так и есть! В наше отсутствие таможенники обыскали «Фараон» и нашли контрабанду.
Мерседес этому не верила. Долго сдерживаемое горе вдруг вырвалось наружу, и она разразилась рыданиями.
– Полно, полно, будем надеяться, – сказал старик, сам не зная, что говорит.
– Будем надеяться! – повторил Данглар.
«Будем надеяться!» – хотел сказать Фернан, но слова застряли у него в горле, только губы беззвучно шевелились.
– Господа! – закричал один из гостей, стороживший на галерее. – Господа, карета! Моррель! Он, наверное, везет нам добрые вести!
Мерседес и старик отец бросились навстречу арматору. Они столкнулись в дверях. Моррель был очень бледен.
– Ну что? – спросили они в один голос.
– Друзья мои! – отвечал арматор, качая головой. – Дело оказалось гораздо серьезнее, чем мы думали.
– О, господин Моррель! – вскричала Мерседес. – Он невиновен!
– Я в этом убежден, – отвечал Моррель, – но его обвиняют…
– В чем же? – спросил старик Дантес.
– В том, что он бонапартистский агент.
