бы его прямо туда, куда он хотел попасть. Али сопровождал его в этом ночном обходе. Граф отдал Бертуччо кое-какие распоряжения, касавшиеся украшения или назначения комнат, и, взглянув на часы, сказал внимательно слушавшему нубийцу:
– Уже половина двенадцатого. Гайде должна скоро приехать. Предупреждены ли французские служанки?
Али показал рукой на половину, предназначенную для прекрасной албанки; она была так тщательно скрыта, что, если завесить дверь ковром, можно было обойти весь дом и не догадаться, что там есть еще гостиная и две жилые комнаты; Али, как мы уже сказали, показал рукой на эту дверь, поднял три пальца левой руки и, положив голову на ладонь этой руки, закрыл глаза, изображая сон.
– Понимаю, – сказал Монте-Кристо, привыкший к такому способу разговора, – все три дожидаются ее в спальне, не так ли?
– Да, – кивнул Али.
– Госпожа будет утомлена сегодня, – продолжал Монте-Кристо, – и, должно быть, сразу захочет лечь; не надо ни о чем с ней разговаривать; служанки-француженки должны только приветствовать свою новую госпожу и удалиться; последи, чтобы служанка-гречанка не общалась с француженками.
Али поклонился.
Вскоре послышался голос, зовущий привратника; ворота распахнулись, в аллею въехал экипаж и остановился у крыльца.
Граф сошел вниз; дверца кареты была уже открыта; он подал руку молодой девушке, закутанной с головы до ног в шелковую зеленую накидку, сплошь расшитую золотом.
Девушка взяла протянутую ей руку, любовно и почтительно поцеловала ее и произнесла несколько ласковых слов, на которые граф отвечал с нежной серьезностью на том звучном языке, который старик Гомер вложил в уста своих богов.
Затем, предшествуемая Али, несшим розовую восковую свечу, девушка – та самая красавица албанка, что была спутницей Монте-Кристо в Италии, – прошла на свою половину, после чего граф удалился к себе.
В половине первого в доме погасли все огни, и можно было подумать, что все мирно спят.
VIII. Неограниченный кредит
На следующий день, около двух часов пополудни, экипаж, запряженный парой великолепных английских лошадей, остановился у ворот Монте-Кристо. Мужчина в синем фраке с шелковыми пуговицами того же цвета, в белом жилете, пересеченном огромной золотой цепью, и в панталонах орехового цвета, с волосами, настолько черными и так низко спускающимися на лоб, что легко было усомниться в их естественности, тем более что они мало соответствовали глубоким надбровным морщинам, которых они никак не могли скрыть, – словом, мужчина лет пятидесяти пяти, но желавший казаться сорокалетним, выглянул из окна кареты, на дверцах которой была изображена баронская корона, и послал грума спросить у привратника, дома ли граф Монте-Кристо.
В ожидании ответа этот человек с любопытством, граничившим с неделикатностью, рассматривал дом, доступную взорам часть сада и ливрею слуг, мелькавших за оградой. Глаза у него были живые, но скорее хитрые, чем умные. Губы были так тонки, что вместо того, чтобы выдаваться вперед, они западали внутрь; наконец, его широкие и сильно выдающиеся скулы – верный признак коварства, низкий лоб, выпуклый затылок, огромные, отнюдь не аристократические уши заставили бы всякого физиономиста назвать почти отталкивающим характер этого человека, производившего на непосвященных немалое впечатление своим великолепным выездом, огромным бриллиантом, вдетым вместо запонки в манишку, и красной орденской лентой, тянувшейся от одной петлицы до другой.
Грум постучал в окно привратника и спросил:
– Здесь живет граф Монте-Кристо?
– Да, его сиятельство живет здесь, – отвечал привратник, – но…
Он вопросительно взглянул на Али.
Али сделал отрицательный знак.
– Но?.. – спросил грум.
– Но его сиятельство не принимает, – отвечал привратник.
– В таком случае вот вам карточка моего господина, барона Данглара. Передайте ее графу Монте-Кристо и скажите ему, что по дороге в Палату мой господин заезжал сюда, чтобы иметь честь его видеть.
– Я не имею права разговаривать с его сиятельством, – сказал привратник, – ваше поручение исполнит камердинер.
Грум вернулся к экипажу.
– Ну что? – спросил Данглар.
Мальчик, пристыженный полученным уроком, передал ответ привратника своему господину.
– Ого, – сказал тот, – видно, важная птица этот приезжий, которого величают его сиятельством, раз с ним имеет право разговаривать только его камердинер; все равно, раз он аккредитован на мой банк, мне придется с ним встретиться, когда ему понадобятся деньги.
И Данглар откинулся в глубь кареты и так, чтобы было слышно через дорогу, крикнул кучеру:
– В Палату депутатов!
Сквозь жалюзи своего флигеля Монте-Кристо, вовремя предупрежденный, видел барона и успел разглядеть его в превосходный бинокль, причем проявил не меньше любопытства, чем сам Данглар, когда тот исследовал дом, сад и ливреи.
– Положительно, – сказал он с отвращением, ввинчивая обратно трубки бинокля в костяную оправу, – положительно этот человек гнусен; как можно увидеть его и не распознать в нем с первого же взгляда змею по плоскому лбу, коршуна по выпуклому черепу и сарыча по острому клюву!
– Али! – крикнул он, потом ударил один раз по медному гонгу. Вошел Али. – Позови Бертуччо, – сказал Монте-Кристо.
В ту же минуту вошел Бертуччо.
– Ваше сиятельство спрашивали меня? – сказал он.
– Да, – отвечал граф. – Видели вы лошадей, которые только что стояли у моих ворот?
– Разумеется, ваше сиятельство, и нахожу их превосходными.
– Каким же образом, – спросил Монте-Кристо нахмурясь, – когда я потребовал, чтобы вы приобрели мне лучшую пару в Париже, в Париже нашлась еще пара, равная моей, и эти лошади не стоят в моей конюшне?
Видя сдвинутые брови графа и слыша его строгий голос, Али опустил голову.
– Ты тут ни при чем, мой добрый Али, – сказал по-арабски граф с такой лаской в голосе и в выражении лица, которой от него трудно было ожидать, – ты ведь ничего не понимаешь в английских лошадях.
Лицо Али снова прояснилось.
– Ваше сиятельство, – сказал Бертуччо, – лошади, о которых вы говорите, не продавались.
Монте-Кристо пожал плечами.
– Знайте, господин управляющий, нет ничего, что не продавалось бы, когда умеешь предложить нужную цену.
– Господин Данглар заплатил за них шестнадцать тысяч франков, ваше сиятельство.
– Так надо было предложить ему тридцать две тысячи; он банкир, а банкир никогда не упустит случая удвоить свой капитал.
– Ваше сиятельство говорит серьезно? – спросил Бертуччо.
Монте-Кристо посмотрел на управляющего взглядом человека, который удивлен, что ему осмеливаются задавать вопросы.
– Сегодня вечером, – сказал он, – мне надо отдать визит: я хочу, чтобы эти лошади были заложены в мою карету и в новой упряжи.
Бертуччо поклонился и отошел; у двери он остановился.
– В котором часу ваше сиятельство поедет с визитом? – спросил он.
– В пять часов, – ответил Монте-Кристо.
– Я позволю себе заметить, ваше сиятельство, что сейчас уже два часа, – нерешительно сказал управляющий.
