о бедном Дангларе.
– Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, – ответил, смеясь, Альбер.
– Вы возмутительный фат, дорогой мой, – сказал Монте-Кристо.
– Я?
– Да, вы. Но возьмите сигару.
– С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом?
– Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против женитьбы на мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Может быть, вовсе и не вы первый откажетесь от своего слова.
– Вот как! – сказал Альбер, широко открыв глаза.
– Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт, – продолжал Монте-Кристо другим тоном, – вы всерьез хотели бы разрыва?
– Я дал бы за это сто тысяч франков.
– Ну так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться той же цели.
– Правда? Вот счастье! – сказал Альбер, по лицу которого все же пробежало легкое облачко. – Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть для этого причина?
– Вот она, гордость и эгоизм! Люди всегда так – по самолюбию ближнего готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой, они вопят.
– Да нет же! Но мне казалось, что Данглар…
– Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара плохой вкус, и он в еще большем восторге от другого…
– От кого же это?
– Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращайте все это себе на пользу.
– Так, понимаю. Послушайте, моя мать… нет, вернее, мой отец хочет дать бал.
– Бал в это время года?
– Теперь в моде летние балы.
– Будь они не в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они стали бы модными.
– Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто остается на июль в Париже, – это настоящие парижане. Вы не возьметесь передать приглашение господам Кавальканти?
– Когда будет бал?
– В субботу.
– К этому времени Кавальканти-отец уже уедет.
– Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его?
– Послушайте, виконт, я его совсем не знаю.
– Не знаете?
– Нет; я первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно за него не отвечаю.
– Но вы же принимаете его?
– Я – другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, который, может быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его сами – отлично, а мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель Данглар, вы обвините меня в происках и захотите со мной драться; наконец, я не знаю, буду ли я сам.
– Где?
– У вас на балу.
– А почему?
– Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили.
– Я для этого и приехал, чтобы лично пригласить вас.
– О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят.
– Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями.
– Так скажите.
– Вас просит об этом моя мать.
– Графиня де Морсер? – вздрогнув, спросил Монте-Кристо.
– Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И если в вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил, значит, у вас их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас и говорили.
– Обо мне? Право, вы меня смущаете.
– Что ж, это естественно: ведь вы – живая загадка.
– Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее слишком рассудительной для такой игры воображения!
– Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загадка, всеми признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще остаетесь неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как это может быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она принимает вас за Калиостро или за графа Сен-Жермена, как графиня Г. – за лорда Рутвена. При первой же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом окончательно. Вам это не трудно, ведь вы обладаете философским камнем одного и умом другого.
– Спасибо, что предупредили, – сказал, улыбаясь, граф, – я постараюсь оправдать все ожидания.
– Так что вы приедете в субботу?
– Да, раз об этом просит госпожа де Морсер.
– Это очень мило с вашей стороны.
– А Данглар?
– О, ему уже послано тройное приглашение; это взял на себя мой отец. Мы постараемся также заполучить великого д’Агессо,[54] господина де Вильфора; но на это мало надежды.
– Пословица говорит, что надежду никогда не следует терять.
– Вы танцуете, граф?
– Я?
– Да, вы. Что было бы удивительного, если бы вы танцевали?
– Да, в самом деле, до сорока лет… Нет, не танцую; но я люблю смотреть на танцы. А госпожа де Морсер танцует?
– Тоже нет; вы будете разговаривать, она так жаждет поговорить с вами!
– Неужели?
– Честное слово! И должен сказать вам, что вы первый человек, с которым моя матушка выразила желание поговорить.
Альбер взял свою шляпу и встал; граф пошел проводить его.
– Я раскаиваюсь, – сказал он, останавливая Альбера на ступенях подъезда.
– В чем?
– В своей нескромности. Я не должен был говорить с вами о Дангларе.
– Напротив, говорите о нем еще больше, говорите почаще, всегда говорите, но только в том же духе.
– Отлично, вы меня успокаиваете. Кстати, когда возвращается д’Эпине?
– Дней через пять-шесть, не позже.
– А когда его свадьба?
– Как только приедут господин и госпожа де Сен-Меран.
– Привезите его ко мне, когда он приедет. Хотя вы и уверяете, что я его не люблю, но, право же, я буду рад его видеть.
– Слушаю, мой повелитель, ваше желание будет исполнено.
– До свидания!
– Во всяком случае, в субботу непременно, да?
– Конечно! Я же дал слово.
Граф проводил Альбера глазами и помахал ему рукой. Затем, когда тот уселся в свой фаэтон, он обернулся и увидел Бертуччо.
