может понять. Я глубоко убежден, что в настоящую минуту он хоть и помнит, что его внучка выходит замуж, но успел забыть даже, как зовут того, кто должен стать ему внуком.
Едва Вильфор договорил и Франц ответил на его слова поклоном, как дверь гостиной открылась и появился Барруа.
– Господа, – сказал он голосом необычно твердым для слуги, который обращается к своим хозяевам в столь торжественную минуту, – господин Нуартье де Вильфор желает немедленно говорить с господином Францем де Кенелем бароном д’Эпине.
Он так же, как и нотариус, во избежание недоразумений, называл жениха полным титулом.
Вильфор вздрогнул, г-жа де Вильфор спустила сына с колен, Валентина встала с места, бледная и безмолвная, как статуя.
Альбер и Шато-Рено обменялись еще более недоумевающим взглядом, чем в первый раз.
Нотариус взглянул на Вильфора.
– Это невозможно, – сказал королевский прокурор, – к тому же господин д’Эпине сейчас не может уйти из гостиной.
– Господин Нуартье, мой хозяин, желает именно сейчас говорить с господином Францем д’Эпине по очень важному делу, – с той же твердостью возразил Барруа.
– Значит, дедушка Нуартье заговорил? – спросил Эдуард со своей обычной дерзостью.
Но эта выходка не вызвала улыбки даже у г-жи де Вильфор, настолько все были озабочены, настолько торжественна была минута.
– Передайте господину Нуартье, что его желание не может быть исполнено, – заявил Вильфор.
– В таком случае господин Нуартье предупреждает, – возразил Барруа, – что он прикажет перенести себя в гостиную.
Изумлению не было границ.
На лице г-жи де Вильфор мелькнуло нечто вроде улыбки.
Валентина невольно подняла глаза к потолку, как бы благодаря небо.
– Валентина, – сказал Вильфор, – пойдите, пожалуйста, узнайте, что это за новая прихоть вашего дедушки.
Валентина быстро направилась к двери, но Вильфор передумал.
– Подождите, – сказал он, – я пойду с вами.
– Простите, сударь, – вмешался Франц, – мне кажется, что раз господин Нуартье посылает за мной, то мне и следует исполнить его желание; кроме того, я буду счастлив засвидетельствовать ему свое почтение, потому что не имел еще случая удостоиться этой чести.
– Ах боже мой! – сказал Вильфор, видимо встревоженный. – Вам, право, незачем беспокоиться.
– Извините меня, сударь, – сказал Франц тоном человека, решение которого неизменно. – Я не хочу упускать этого случая доказать господину Нуартье, насколько он не прав в своем предубеждении против меня, которое я твердо решил побороть, каково бы оно ни было, моей глубокой преданностью.
И, не давая Вильфору себя удержать, Франц, в свою очередь, встал и последовал за Валентиной, которая уже спускалась по лестнице с радостью утопающего, в последнюю минуту ухватившегося рукой за утес.
Вильфор пошел следом за ними.
Шато-Рено и Морсер обменялись третьим взглядом, еще более недоуменным, чем первые два.
XVIII. Протокол
Нуартье ждал, одетый во все черное, сидя в своем кресле.
Когда все трое, кого он рассчитывал увидеть, вошли, он взглянул на дверь, и камердинер тотчас же запер ее.
– Имейте в виду, – тихо сказал Вильфор Валентине, которая не могла скрыть своей радости, – если господин Нуартье собирается сообщить вам что-нибудь такое, что может воспрепятствовать вашему замужеству, я запрещаю вам понимать его.
Валентина покраснела, но ничего не ответила.
Вильфор подошел к Нуартье.
– Вот господин Франц д’Эпине, – сказал он ему, – вы послали за ним, и он явился по вашему зову. Разумеется, мы уже давно желали этой встречи, и я буду очень счастлив, если она вам докажет, насколько было необоснованно ваше противодействие замужеству Валентины.
Нуартье ответил только взглядом, от которого по телу Вильфора пробежала дрожь.
Потом он глазами подозвал Валентину.
В один миг, благодаря тем способам, которыми она всегда пользовалась при разговоре с дедом, она нашла слово «ключ».
Затем она проследила за взглядом паралитика; взгляд остановился на ящике шкафчика, который стоял между окнами.
Она открыла этот ящик, и действительно там оказался ключ.
Она достала его оттуда, и глаза старика подтвердили, что он требовал именно этого; затем взгляд паралитика указал на старинный письменный стол, уже давно заброшенный, где, казалось, могли храниться разве только старые ненужные бумаги.
– Я должна открыть бюро? – спросила Валентина.
– Да, – показал старик.
– Открыть ящики?
– Да.
– Боковые?
– Нет.
– Средний?
– Да.
Валентина открыла его и вынула оттуда связку бумаг.
– Вам это нужно, дедушка? – спросила она.
– Нет.
Валентина стала вынимать все бумаги подряд; наконец в ящике ничего не осталось.
– Но ящик уже совсем пустой, – сказала она.
Глазами Нуартье показал на словарь.
– Да, дедушка, понимаю, – сказала Валентина.
И она снова начала называть одну за другой буквы алфавита; на «с» Нуартье остановил ее.
Она стала перелистывать словарь, пока не дошла до слова «секрет».
– Так ящик с секретом? – спросила она.
– Да.
– А кто знает этот секрет?
Нуартье перевел взгляд на дверь, в которую вышел слуга.
– Барруа? – сказала она.
– Да, – показал Нуартье.
– Надо его позвать?
– Да.
Валентина подошла к двери и позвала Барруа.
Между тем на лбу у Вильфора от нетерпения выступил пот, а Франц стоял, остолбенев от изумления.
Старый слуга вошел в комнату.
– Барруа, – сказала Валентина, – дедушка велел мне взять из этого шкафчика ключ, открыть стол и выдвинуть вот этот ящик; оказывается, ящик с секретом; вы его, очевидно, знаете; откройте его.
Барруа взглянул на старика.
– Сделайте это, – сказал выразительный взгляд Нуартье.
Барруа повиновался; двойное дно открылось, и показалась пачка бумаг, перевязанная черной лентой.
– Вы это и требуете, сударь? – спросил Барруа.
