— Хорошо.
— И как друзья можем вместе поужинать? Она покачала головой.
— Нет, Стефано.
Он пожал плечами:
— Но почему? Чего ты боишься?
Тот же вопрос, тот же ответ.
«Если бы ты только знал. Я боюсь тебя, или, что еще ужаснее, боюсь себя, поскольку совершенно не в силах контролировать свои чувства, когда ты рядом». Она прижала пальцы к губам, глядя на него, не давая волю словам, готовым сорваться с губ. Но разве она не была взрослым человеком; и не разумнее ли согласиться и спокойно сказать «да»? Кроме того, ей не давало покоя любопытство. Насколько он изменился? Как она будет чувствовать себя, сидя напротив него в ресторане после всех этих месяцев?
— Значит, «да»?
Последние сомнения рассеялись. Она почувствовала, как какой-то бесенок подтолкнул ее:
— Ладно, — сказала она, — когда? Он слегка приподнял бровь:
— Странный вопрос. Сегодня, конечно. Когда же еще?
Глава 7
Я, должно быть, просто сошла с ума, думала Крессида, яростно намыливая волосы под хилой струйкой чуть теплой воды, сочащейся из допотопного душа. Она действительно согласилась поужинать со Стефано, после того, как приняла условие, что они останутся «друзьями». Друзьями? Она налила на ладонь ополаскиватель и стала втирать его в волосы. Друг никогда бы не стал столь самонадеянно полагать, что она свободна и может пойти с ним в ресторан именно сегодня.
Неужели она действительно думает, что они спокойно и мирно будут сидеть как два интеллигентных человека в столь людном месте, как ресторан, когда в последние недели своего неудачного брака они чуть ли не дрались в подобных обстоятельствах?
Крессида вспомнила, как однажды в ресторане смешила его, когда изображала двух известных американских кинозвезд. И Стефано — серьезный, величественный Стефано, сидел напротив, сотрясаясь от беззвучного смеха.
Она вышла из душа. Думай о плохом, напомнила она себе, заворачиваясь в махровую простыню и обматывая голову полотенцем. Однако сегодня плохие воспоминания как-то не приходили в голову. Если бы она была в своем уме, она позвонила бы ему и отменила сегодняшнюю встречу.
Может быть, все-таки позвонить? Сказать, что передумала? Она слегка покачала головой, как будто кто-то другой задал ей этот вопрос. Она достаточно хорошо знала Стефано, а он был не из тех, кто терпит подобные вещи. По еще влажной от душа коже прошла дрожь, как только она подумала о бесполезности сопротивления. Она прекрасно знала, что если и скажет ему, что передумала насчет ужина, он просто не станет ее слушать.
Со вздохом она открыла свой платяной шкаф, утешаясь мыслью о том, что прекращение враждебных действий пойдет на пользу всей труппе театра.
Она чувствовала, как участился ее пульс. С ней никогда ничего подобного не происходило перед встречей с Дэвидом. И почему вдруг вопрос о том, что надеть сегодня вечером, стал таким жизненно важным? Потому что ты идешь с НИМ, дурочка, — призналась она самой себе. С ним — и этим все сказано, и ты всегда будешь так чувствовать себя с ним.
Она потуже затянула пояс вокруг тонкой талии, споря сама с собой. «Ты не будешь стараться произвести на него впечатление, — подумала она. — У него полно женщин, и ты больше не принадлежишь к их числу». Прежде всего следует одеться так, чтобы не дать ему повод подумать, что она нарядилась ради него, в противном случае это послужит зовом, которому он не станет сопротивляться. Она прикрыла глаза и представила, как он отреагирует на подобное приглашение.
Прекрати, подумала она. Сейчас же прекрати. Ты же актриса — и ты лучше всех должна уметь убедить Стефано, что он уже больше не может управлять тобой только благодаря своей силе и мужскому обаянию. Да, возможно, она сумеет убедить его, усмехнулась она, натягивая белые шелковые трусики; гораздо сложнее убедить себя самое.
В конце концов она выбрала платье, которое подошло бы к сегодняшнему случаю — оно ни в коей степени не было вызывающим, однако было достаточно хорошо сшито, чтобы выдержать критический взгляд Стефано и свидетельствовать о том, что, хотя она и вынуждена экономить, но одевается вовсе не как нищая. Это было изумрудно-зеленое платье из очень мягкого джерси, достаточно простое по фасону и очень элегантное.., цвет подчеркивал цвет ее глаз, который был намного темнее. Она подкрасилась совсем немного — лишь нанесла на веки перламутрово-зеленые тени и подкрасила полные губы светло-розовой помадой. Волосы она распустила, и они ниспадали темно-рыжей блестящей волной на ее плечи.
Быстренько почистив черные туфли и протерев подходящую по цвету сумочку, она была полностью готова как раз к тому моменту, когда раздался звонок в дверь.
Она открыла дверь, чувствуя неожиданное смущение. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он выглядел.., он просто выглядел как Стефано, не могла не признать она со смутной тоской, то есть совершенно сногсшибательным.
Была ли его способность с таким непринужденным шиком носить одежду связана с его итальянским происхождением? Или дело было в нем самом? Хотя костюм соответствовал последней моде свободного покроя, тем не менее он подчеркивал его идеальную фигуру, длинные мускулистые ноги, обозначал широкую грудь, обтянутую тонкой тканью дорогой сорочки.
При виде его у нее внезапно пересохло во рту, и она с трудом выдавила:
— Привет. — При этом Крессида машинально провела языком по сухим губам и отметила, что в его темных глазах появилось удивление.
— Привет, — ответил он. — Готова? Она хотела убедить его, что доедет до ресторана своим ходом, однако все возражения оказались напрасными. Стефано и слушать ничего не хотел, сказав, что они поедут на его машине.
Глупо было с ее стороны почувствовать разочарование из-за того, что он ничего не сказал по поводу ее внешности. Она подошла к вешалке, чтобы снять пальто, но он опередил ее, и его смугло-оливковая рука потянулась к крючку. Но увидя, что там висит ее пальто из фланели, он удивленно поднял брови.
— Это? — с недоверием спросил он. Она с вызовом посмотрела на него.
— Совершенно нормальное пальто, — сказала она. — Я его очень люблю.
— Да уж, наверное, — сказал он голосом, в котором сначала прозвучала насмешка, а затем возмущение. — Ну почему, Крессида? Почему ты носишь такие вещи? Я много раз покупал тебе пальто в миллион раз лучше того, а ты все бросила и одеваешься как бродяжка. Ну, почему?
— Ты покупал одежду для своей хорошенькой игрушки, — ответила она. — Чтобы еще одним подарком заставить ее молчать. Конфетка для младенца. Я предпочитаю покупать себе вещи сама — они свидетельствуют о той независимости, которую, как мне казалось, я потеряла навсегда.
— Понятно. — Губы его скривились, когда он взглянул на видавшее виды пальто, затем он перевел взгляд на стены, где в углу от сырости отклеились безобразные обои. — И стоила она этого, твоя независимость? Не слишком ли высокую цену ты за нее заплатила?
— Я не смотрю на вещи с точки зрения их цены, — отрезала она, понимая, что уходит от ответа, потому что он бы здорово посмеялся, если бы узнал, что она играет на сцене с удовольствием и радостью, однако без того самоотверженного горения, которое отличает других, например, Дженну, горения, которое, как она когда-то считала, было и у нее.
Она посмотрела на него.
— Нет смысла нам ужинать вместе, если мы собираемся все время ссориться. Может быть…
Но он не дал ей закончить, спокойно подав ее пальтишко, заботливо помог надеть его, ласково и приветливо глядя на нее. Она призналась себе, что он прав: жаль, конечно, что она не может надеть поверх платья накидку из какого-нибудь благородного кашемира, а не выглядеть как студентка переросток!
Она намеренно шла по лестнице позади него, затем они вышли на улицу, где изысканные линии его роскошного черного лимузина выглядели совершенно неуместными на фоне неказистых строений заурядного квартала, где она обосновалась.
