товарищ, денежки гонорарные не запрашивает. Это чтобы такой жадюга да попустился? В жисть не поверю. Но ежели уехал он в Челябинск, а туда не приехал, то как же? Куда ж он девался?
Маслаков, словно требуя немедленного разъяснения, вопросительно заглядывал Климову в лицо, топорщил усы.
— Где он у вас работал? — спросил Климов.
— В корпусе «Б», в лаборатории.
— Он что, не женатый?
— Не-е-т. Одинешенек, как птица кукушка.
— И невесты не было?
— Не слыхал. Хотя вообще-то к женскому полу склонности, видно, имел. Ночами — раза три сам слышал, бессонница у меня — приходил он домой не один, а потом, ночью же, провожал кого-то. Не иначе гостьи навещали...
— Ну, спасибо, Павел Иванович, за беседу, — Климов поднялся и протянул Маслакову руку. — Адресок свой не дадите? Может, понадобится заглянуть к вам.
— Отчего же не дать. Проспект Строителей, четыре, квартира двенадцатая, — и Павел Иванович крепко пожал руку майора Климова.
Если говорить откровенно, история, столь вдохновенно рассказанная старым рабочим, вначале не показалась Климову интересной. Мало ли почему человек, да к тому же одинокий и не старый мужчина, мог изменить свои намерения и поехать совсем в другой город. Объяснений этому можно найти десятки. Пожалуй, логично было бы передать сообщение об исчезновении Рачинского уголовному розыску. Может быть, он стал жертвой преступников?
Опытный контрразведчик майор Климов не торопился с выводами. Следуя правилу проверять все сомнительное, он, простившись с лекальщиком, направился не домой, а в отдел кадров завода. Рабочий день давно закончился, но архивным фондом отдела заведовала Люся Ермолаева, заочница политехникума, частенько (Климов знал это) вечерами готовившаяся к экзаменам в своем хранилище.
...В сущности, как мало может рассказать о человеке его личное дело. Что в нем? Анкета, автобиография, выписки из приказов. Попробуй за этими бумажками увидеть человека с его мыслями, характером, поступками...
С фотографии на Климова смотрело холеное лицо с искривленными в легкой усмешке губами, лицо в общем-то ничем не примечательное.
Год рождения — 1932-й.
Отец работал начальником главка одного из министерств... умер в 1950... мать умерла... Сестер и братьев нет...
Образование высшее...
А вот это уже настораживает (Климов даже в затылке почесал): два года назад Рачинский оставил спокойное кресло в министерстве коммунального хозяйства и начал странный вояж. Научно-исследовательский институт в Свердловске, Верхнереченский военный завод и, наконец, сюда, в Долинск... А здесь, на заводе — корпус «Б», исследовательская лаборатория.
Даже если прикинуть приблизительно, этот В. С. Рачинский должен знать немало государственных секретов. Нет, не годится, чтобы такой человек исчезал.
Спрятав личное дело Рачинского в папку и пожелав Люсе успешно завершить сессию, майор поехал в управление.
Они сидели друг против друга: плотно сбитый, уже грузноватый Климов и юношески стройный, с выгоревшим на солнце веселым чубом Саша Колосков.
— Что же здесь оперативно интересного, Алексей Петрович? — Колосков осторожно отодвинул от себя папку, в которой лежали сделанная Климовым запись рассказа старого лекальщика и личное дело Рачинского. — По-моему, от этих бумаг преступлением и не пахнет. Вы же обещали мне дело «Оборотня»... Участвовать в розыске такого преступника — вот это практика, это я понимаю, а здесь... — в голосе слушателя школы Комитета госбезопасности, проходившего свою первую практику, так явно прозвучало разочарование, что Климов рассмеялся.
— Преступников на твой век, Саша, хватит всяких, не беспокойся. А вот отмахиваться от того, что рассказал нам Павел Иванович, вряд ли стоит. Давай-ка порассуждаем. Нам поручена охрана государственных секретов и, в частности, тех, которые сосредоточены на заводе имени Калинина. Так?
— Так, — с чуть заметной ноткой упрямства протянул Колосков и снова немножко отодвинул от себя папку.
— И вот, — делая вид, что ничего не замечает, продолжал майор Климов, — сообщают нам о некоем Иксе. Приехал Икс из дальних краев, один- одинешенек, никто его здесь не знает. Живет скромно, незаметно. А за два года на трех важнейших промышленных объектах умудряется поработать да вдобавок неожиданно таинственно исчезает. И еще маленькая деталь — какие-то странные ночные посетители: вспомни-ка, Маслаков ни разу не видел, кто же навещал его соседа, хотя визитеры у него бывали. Ну, так какие же версии можно выдвинуть? Думай, Саша, думай.
У Колоскова вдруг загорелись щеки. Чувствуя, что неудержимо краснеет, он смутился еще больше. Климов поднялся, поглаживая до блеска выбритый подбородок, стал расхаживать по кабинету. Привычка, как от нее отделаться? Исподволь наблюдал за практикантом.
Колосков ослабил галстук, расстегнул ворот рубашки. «Спешу, черт возьми, — мелькнула мысль, — учили же нас всесторонней оценке материалов, а меня носом тыкать надо... Маслаков уверяет, что этот тип — шкурник, а он Москву на Свердловск без всякой выгоды для себя сменял, Свердловск — на Долинск. Не вяжется. Или Маслаков путает, не понял его, или... Или выгода та, что в Москве доступа к секретам у него не было...»
Мысли приняли новое направление.
— Знаете что, Алексей Петрович? — Колосков резко повернулся на стуле. — А если этот Рачинский — на самом деле вовсе не Рачинский, а некий рыцарь плаща и кинжала, нелегально пробравшийся в нашу страну и завладевший документами инженера? Может так быть?
— Может, Саша, — серьезно ответил Климов. — А потому бери-ка эти материалы, иди к себе и садись за составление плана проверки Рачинского. И розыска его, конечно. С первой твоей версией я согласен, но не забывай, что это только версия, и одна из многих. Ведь может быть, что наш Рачинский — честнейший человек, просто по дороге в Челябинск с ним произошел несчастный случай. Или кто-то из старых друзей написал ему, вот Рачинский неожиданно и решил возвратиться в Москву или уехать куда-то в другое место. И еще. Чем больше мы будем знать о человеке, тем вернее сможем предположить, на что он способен. Поэтому обязательно займись сбором сведений об этом инженере — чем он жил, каков он? Ну, а я на завод, — привычно окинув взглядом кабинет (все ли документы убраны), Климов опечатал сейф. — Сегодня там испытание новой машины.
Саша Колосков не был последователем йогов. Его поза (Саша сидел на диване с ногами, поджимая колени к подбородку и сосредоточенно созерцая собственные носки) свидетельствовала скорее о плохом настроении. Побаливала голова — вчера на концерте встретил старых товарищей по институту, зашли в буфет, выпили.
Прошла неделя практики в отделении Климова. Неделя самостоятельной работы по проверке порученных ему материалов. И результатов почти никаких. Саша уныло перебирал в памяти сведения, собранные о Рачинском.
В ответной шифрованной телеграмме Московского управления сообщалось, что Рачинский действительно родился и жил в Москве, его опознали по фотокарточке бывшие соседи. Версия о заброшенном противником шпионе, версия, в которую Саша, несмотря на все оговорки и предупреждения Климова, успел страстно поверить, лопнула.
Это раздражало куда больше, чем головная боль.
Нет, Саша Колосков, конечно, понимал, что объективность — непреложный закон его будущей профессии. Но, оказывается, просто понимать — это еще мало. За беспристрастность, объективность суждений приходилось бороться и, в первую очередь, с самим собой. Как-никак, разлетелась вдребезги уже родившаяся мечта схватить вражеского агента...
«Не увлекайся своими предположениями. Увлеченность нужна нам в поиске истины». — всплыл в памяти последний разговор с майором. В чем она, истина? Как быстрее познать ее?
В квартире воскресная тишина. Родители уехали на дачу. Нужно было поехать с ними, уговорить и сестру — старикам надо помогать. Варенье есть все любят. Но сестренка только фыркнула и укатила на пляж доводить до кондиции свой загар. А он не может заставить себя отвлечься, отогнать мысли от этого путаного, скорее всего пустого дела... Впрочем, если быть откровенным, в городе его удерживает еще одно обстоятельство. К работе отношения, правда, не имеющее, но...
Побеседовал Саша о Рачинском кое с кем из его сослуживцев, доверительно побеседовал. И что же узнал? Что этот тип — самовлюбленный беспринципный эгоист? Что живет он исключительно ради себя? Что выпросился из цеха с интересной для инженера работы в лабораторию только потому, что там зарплата на десятку больше, и даже не постеснялся в этом признаться? Стоп! В лаборатории и информации больше. Но это еще ничего не доказывает...
Пришли ответы на все запросы. Ничего, никаких объяснений таинственного исчезновения инженера. С Челябинского тракторного сообщили, что Рачинский к ним не обращался и на работу на этот завод его не приглашали.
Тяжело вздохнув, Александр поднялся с дивана, прошлепал на кухню. Прямо из-под крана похватал холодной, пахнущей хлоркой воды. Взглянув на часы, заторопился. Лицо его преобразилось, рот невольно растянулся в улыбке, а одеваясь, он задержался перед зеркалом чуть ли не дольше своей сестренки.
Утром в понедельник едва только Саша Колосков, приглаживая на ходу мокрый после купания чуб, влетел в управление, его окликнул лейтенант Березкин. До начала рабочего дня оставалось еще минут пятьдесят, но по давней традиции чекисты, особенно молодежь, по утрам собирались спозаранок, чтобы до работы «размять косточки» на спортплощадке во дворе. Господствовали здесь волейбол и городки. Николай Березкин, глыбой выросший перед практикантом, в этих видах спорта новичок, природа создала его явно для других целей: штангой бы ему заниматься или борьбой. Прозвища — редкость в управлении, а его все-таки чаще именовали Подберезкиным — по аналогии с Поддубным. Огорченно рассматривая сломанную пополам городошную биту, Николай выговаривал:
— Спишь долго, дорогой. Ленивым вырастешь. Тебя давно Климов ищет. Да, стой! — жестом регулировщика выбросил он вперед обломок биты,
