тщетно высматривая вокруг более подходящее для этого сокровища место, — ты такой… лапочка, слов нет.
— Не надо слов, золотко, я это и так знаю, хотя держу в тайне, с присущей мне застенчивостью, — откликнулся «лапочка», доставая из кармана блестящую трубку, ожившую мелодией Вивальди. — Да… Хорошо…Что? — Светловидов всё с той же улыбкой поглядывал на окружающих, но различить его слов не смог бы уже никто. — Сколько их? Может, они с ним?.. Очень интересно. Ладно, присматривайте пока за ними… Ну вот, — объявил он громко, пряча свой «VERTU»[13], — и наш долгожданный заклятый друг! И суток не прошло! Бегите, встречайте. А учителя нет как нет…
И добавил — снова вполголоса:
— Не иначе, помело в трубе застряло!
Действительно, через минуту коротко звякнул звонок, и затем, под громкие приветственные возгласы присутствующих, в комнату вошёл Олег Круглов.
Наташа набросилась на него, что называется, прямо с порога:
— И где твоя гражданская совесть? Или ты, как сказал бы Саныч, часы на рояле забыл?
— Радость моя, я же предупреждал, что задержусь. Дела-с…
— Натали, ты его не ругай, — «заступился» Светловидов с самым строгим выражением лица. — У него служба, знаешь какая серьёзная, работа какая ответственная? Радуйся, что вообще появился.
— Этот-то здесь, наверное, с раннего утра…
— А вот и не угадал — с вечера… позавчера!
— Началось! Антиподы в своём репертуаре!
— Хватит пикироваться, мальчики! Ты, Чёрный, лучше иди приз свой тащи, — предложила непосредственная миротворица Ира Гусева, и в школе не входившая в первую сотню самых сообразительных.
Светловидов расплылся в блаженной улыбке. Так улыбается чревоугодник, в предвкушении праздника живота глядя на стол, уставленный изысканными яствами.
— Какой приз?
— У нас тут лотерея… беспроигрышная…
— Да? — ещё более помрачнел вновь прибывший. — И за чей счёт… банкет, разрешите полюбопытствовать?
Он обвёл взглядом присутствующих, большинство из которых всё ещё держали в руках свои призы и фанты…
— Надо же, какие громкие ходики, — вместо ответа выдал вдруг целую тираду — всем на удивление — Костя Панфиленко, прозванный в школе Тихим за свою редкостную немногословность.
И все с ним дружно и
— Всё! Садимся за стол! — нарушила тишину хозяйка дома.
— Что, Саныча больше не ждём?
— Нет, почему же, ждём. Только уже за столом.
— Правильно, Наташенька, — подытожил Светловидов. — Как сказал бы Остап Бендер, не будем делать из ожидания культа! А от себя добавлю: выпивка стынет, закуска вянет! И вообще, время бежит неумолимо…
Скорчив полубрезгливую-полупрезрительную гримасу, Круглов тяжело вздохнул:
— Пропал вечер!
И тут же услышал насмешливый ответ:
— Естественно, с такими-то способностями людям настроение подгадить!
— Ну всё! Хватит, в конце концов! Что вы тут устраиваете, в самом деле?!
В этот момент зазвонил телефон. Все вновь притихли. Наташа сняла трубку.
— Да… Здравствуйте… Конечно, ждём!.. Что?! Это шутка такая?.. В какую милицию?.. — нетерпеливо махнув рукой, она обернулась к Олегу. — Будьте добры, объясните ещё раз товарищу… — и передала ему трубку.
— Слушаю… Да… — Круглов сощурился, достал ручку и повернулся к стоящей рядом Наташе, которая тут же придвинула ему блокнот. — Какое это отделение? Прямо напротив вокзала? Хорошо, я понял, спасибо. На всякий случай дайте мне какие-нибудь свои координаты. Уже записываю… Да, конечно! Ещё раз большое спасибо…
Глава 18
Как раз на четвёртом курсе студентов-юристов разбили на пары и стали отправлять на так называемую «недельную практику» в другие города. Считалось, что тамошние уголовные элементы, знающие в лицо местных оперов, на незнакомых молодых ребят не обратят особого внимания и непременно будут задержаны — возможно, даже с поличным. На самом деле эта «практика», получившая у студентов название «каторжанка», чаще всего сводилась к банальному и довольно бессмысленному уличному патрулированию. Дважды побывали Иван и Никола с этой «ответственной» миссией в Москве, один раз съездили в Минск, а зимой, в лютый мороз, оказались в Казани. В местном Управлении их встретили очень радушно: снабдили пропуском в общежитие, напоили чаем с сушками, выдали комплект фотографий разыскиваемых уголовников и бандитов, объяснили, как и где они должны «гулять», изображая двух праздношатающихся маменькиных сынков, пожелали успеха и… выставили до вечера на тридцатиградусный мороз: служба есть служба.
На исходе второго часа, когда стало ясно, что они вряд ли встретят сегодня не только преступников, но и случайных прохожих, исправно хранивший молчание «праздношатающийся» Иван, с трудом разомкнув смёрзшиеся губы, спросил «маменькиного сынка» Николу, также предпочитавшего всё это время помалкивать:
— Как ты думаешь, если мы зайдём вон в тот лабаз и возьмём хотя бы «маленькую», чтобы не окочуриться окончательно и хоть немного согреться, это нельзя будет квалифицировать как «употребление при исполнении»?
— Во-первых, мы никому не скажем… — ответил тот, круто заворачивая в сторону магазина.
Не дождавшись окончания фразы, Иван спросил максимально кратко:
— А во-вторых?
— Тут и полумерами не обойтись, а ты — о четвертинке!
Красноголовую пол-литру Никола спрятал за пазуху, точнее, куда-то под мышку, где у него, как выяснилось, был пришит некий потайной карман. Но для половинки ржаного кирпичика и двухсот граммов докторской колбасы места там уже не нашлось. Колбасу, завёрнутую в плотную бумагу, Иван, недолго думая, сунул в карман пальто, а вот хлеб…
— Ничего, хлеб — продукт некриминальный, донесём в руках, — изрёк Никола, употребляя почему-то первое множественное лицо вместо второго единственного и услужливо открывая дверь. — Это ж только до парадняка!
Однако там, уже на месте, возникла новая непредвиденная проблема: посуда, точнее говоря, стакан. Пить в подъезде — занятие малопристойное, хотя в качестве вынужденной меры ещё допустимое. Но пить в парадняке, к тому же и «из горла», как последние алкаши, пятная честь родного города, полномочными представителями которого они себя ощущали, ни один, ни другой не согласился бы и в тридцати
— Может, просто позвоним, вон, в любую дверь и попросим?
— Ага, — хмыкнул Никола. — Одолжите стаканчик цветочки на клумбе полить, а то они от мороза подвяли малость. Давай! Ты звони, а я понаблюдаю!
Всё же Иван рискнул. Он поднялся на один лестничный пролёт и нажал на кнопку звонка.
— Входите, — послышалось из-за двери.
Иван решил, что ему показалось и он принимает желаемое за действительное. Однако на всякий случай (махнув хлебной краюхой приятелю, как бы призывая того в свидетели) позвонил ещё раз.
— Да входите же, открыто!
