Между ними ничего ещё не было.
Не было первого признания и поцелуя, от которого можно задохнуться и умереть и который не забудется потом никогда. Не было свиданий, и встреч, и прогулок по холодному осеннему городу. Ещё не произошло удивительного превращения девушки в женщину, и он не стал её
С ними ничего такого ещё не случилось. Но у них уже было
Как знать! Быть может, это было предопределено: и встреча, и любовь, и вмешательство, обрекшее эту девочку на неизбежную раннюю смерть?
Но кем, где, когда? И главное —
Гадалки и прорицатели, ведьмы и колдуны, чёрные, белые и прочие маги и кудесники, коих ныне развелось несметное множество, заявят о родовом проклятии, перешедшем по наследству от кого-то из «нехороших» предков.
Более строгие астрологи скажут, что это — следствие «отягощённой кармы».
Священник перекрестится и вздохнёт: «Видно, так было угодно Богу…»
«Бабье лето» отзвенело, но «золотая осень» в том году не спешила уступать место обычной питерской слякоти и непогоде. Стоял чудесный, солнечный и прозрачный день начала октября.
Они вышли из метро и направились в Лавру. Когда переходили Невский, он — как бы невзначай, как бы по инерции — протянул ей руку, и она с радостной готовностью вложила в неё свою ладонь.
— А мы уже были в Лавре с родителями и Ростиком. Папа сказал, что мы просто обязаны посетить могилу Суворова. Потом мама повела нас на могилу Достоевского, а я тут же углядела, что рядом похоронен Чайковский. Мы бродили по кладбищу часа три! Писатели, композиторы, артисты… Оказывается, здесь похоронен тот знаменитый артист — я забыла фамилию — ну, который как раз играл Александра Невского.
— Черкасов.
— Да, точно!
Неожиданно она остановилась и спросила, не без лукавства заглянув ему в глаза:
— Интересно, вы могли бы угадать, какая могила мне «не пришлась»?
— Женская.
— Верно. А чья?
— Следующий вопрос будет «почему?»?
— Вы же ещё не ответили на этот.
Господи! Сколько наивной непосредственности излучала эта девочка, и как было приятно баловать и удивлять её.
— Думаю, тебе стало безумно обидно за Александра Сергеича, поскольку Наталья Николаевна покоится под фамилией Ланская. Нет?
Он произнёс это спокойно, в своей обычной манере, чуть растягивая слова, как делал уже много лет на лекциях и семинарах, уроках и экскурсиях, отвечая, порой, на самые неожиданные и не всегда умные или корректные вопросы. Однако сейчас всё выглядело иначе. Ему не нужно было ставить на место зарвавшегося ученика, ошибочно убеждённого в собственной незаурядности, или сажать в лужу излишне темпераментного студента, захотевшего отличиться перед своей пассией. Сейчас всё происходило с точностью до наоборот: шестнадцатилетняя ученица старалась выдумать вопрос посложнее (с её точки зрения), покаверзнее, а тридцатишестилетний учитель, используя свой интеллектуальный потенциал взрослого, должен был отвечать, поддерживая и подогревая её интерес. Они сами придумали эту игру и отдавались ей без остатка.
— Так что, сворачиваем налево или идём дальше?
— Вы, как всегда, забыли ознакомить меня с программой экскурсии. Но если пять минут погоды не делают, давайте свернём. Там неподалёку от Ланских есть интересная могила — с иероглифами. Это так странно: иероглифы на могиле русского человека. Вичугин, кажется… Нет, Бичугин его фамилия!
— Бичурин. Да, это интересно. Идём!
— Только там, кажется, надо билеты брать.
— Вот так: приглашаешь немолодого уже человека на кладбище, а кошелёк на рояле забываешь — нехорошо, девушка…
…Через несколько минут они остановились перед небольшим, посеревшим от времени, когда-то чёрным обелиском, на котором было выбито:
— Ярчайшая личность, выдающийся человек был! В маленьком чувашском селе (которое, правда, и сегодня зовётся Бичурино) родился и в неприметной могиле (правда, в Александро-Невской Лавре, ставшей его последней тюрьмой) упокоился. А в промежутке между…
Он закурил, сделал глубокую затяжку и посмотрел на неё.
— Интригуете? Или?
— Или что?
— Или ранний склероз даёт себя знать?
— Всё, я обиделся.
Она засмеялась, взяла его за руку и, заглянув в глаза, «согласилась»:
— Хорошо, только не сразу! Вначале доскажите.
— А вот не буду!
— Надо, — «серьёзно» произнесла она, делая вид, что снимает пылинки с его рукава, — а то ведь…
— Что?
— Кошелёк хоть и на рояле, но билеты-то куплены.
— Да, ты сегодня в ударе, девушка. Ладно, уговорила. На чём я остановился?
— Ну, и на что было обижаться? — не удержалась она и прыснула снова.
Он снисходительно улыбнулся в ответ и продолжил:
— Если Пётр I «прорубил окно в Европу» — на нашу голову, то отец Иакинф отворил этой самой «просвещённой» Европе ворота на азиатский Восток, по сути дела, открыл глаза на тысячелетнюю историю и великую культуру Китая, Монголии, Тибета. Я не знаю, кому ещё четырежды присуждалась Демидовская премия — высшая научная награда России.
— А почему вы назвали его «отцом»? Он что, был священником?
— Не просто священником — чёрным монахом! Притом — чуть ли не атеистом и бунтарём, лишённым архимандритского сана и перманентно ссылаемым в отдалённые монастыри для перевоспитания. Неоднократно пытался он избавиться от сутаны, неосмотрительно надетой в юности. Существовало даже решение Синода о снятии с него иноческого сана и полном исключении из духовного звания. Но увы — Иакинф так и умер, числясь монахом Александро-Невской Лавры. Правда, похоронили его отдельно и под именем.
— Что значит «под именем»?
— Я покажу тебе могилы монахов, здесь же, только на Никольском кладбище, за собором. На надгробии выбито: «Монах Александро-Невской Лавры» — и всё. Ну, эпитафия ещё может быть, или цитата из
