Матьмоегоребенка, или Азбука аферизма

Дашкины вопли радости и Анины затаенные слезы… Когда Гурьев появлялся в Анину смену, она не выходила. Дни пробегали перед глазами Ивана, как картинка на экране кинозала. Самые важные перемены уже произошли, они сделали красивого и взрослого мальчика мудрым. Гурьев решил, что философское отношение к жизни помогает справиться с любыми потерями. Казалось, время замерло, чувства законсервировались, ощущения притупились – и все это будет продолжаться вечно. Если бы не исчезновение Марины.

Он не мог найти ее уже почти неделю. Ни один телефон не отвечал, в кафе она не появлялась. Она просто исчезла. Иван тщетно ждал, когда же бездушный ответ оператора сменится хотя бы гудками без ответа. Ничего подобного. Один только Глеб равнодушно сообщал:

– Не парься, идиот. Все с ними в порядке. Никуда не денется. Во всяком случае, не она.

Сволочь Глеб был прав. Марина оказалась под дверью офиса ровно в тот момент, когда Иван собирался уходить.

– Марина! – Иван был обижен, напуган и удивлен. Маринка сияла, она не собиралась отчитываться:

– Поехали? – в ответ на немой вопрос спросила она.

– Куда?

– Поехали к тебе… Я хочу тебя! – ее взгляд был красноречив и свидетельствовал, что она говорила правду.

У Гурьева не было сил сопротивляться. Он мог бы проявить достоинство, сделать этой ненормальной пару замечаний по этикету, расставить всех по местам, но… Но… Но! «Я люблю тебя!» – кричала его душа. – «Проси все, чего хочешь, я готов умереть ради твоих глаз!»

Проклятье! Она ничего не просила. Она просто исчезала и появлялась тогда, когда хотела.

Все-таки обида не отпускала Ивана, поэтому он молчал всю дорогу. Марина тоже молчала, но ее молчание было каким-то оптимистичным. Это лишний раз подтвердилось, когда они вошли в квартиру. Марина набросилась на Гурьева, как блудливая девка, у которой не было возможности завалить случайного прохожего в постель уже несколько месяцев. «Секс – лучшее средство от обиды», – подумал про себя Иван, гладя Маринкину голову и задумчиво наматывая на палец длинные рыжие пряди.

– Как же я буду тебя беречь, если я даже не знаю, куда ты исчезаешь?

– Мне нужно, – уклончиво ответила Марина. – Я не могу по-другому. Иначе мне все надоест, и мы не скоро увидимся. А может, не увидимся вовсе.

– Знаешь что, – решительно сказал Иван. – Давай-ка сделаем так: ты возьмешь ключи от этой квартиры и будешь каждый вечер приходить сюда. Я даже не повернусь в сторону этого дома, проезжая мимо, пока ты не пригласишь меня. Только одно условие: приехала – позвони и скажи: все в порядке, я дома.

Он был уверен, что Марина не потерпит такого вмешательства в свой мир. Она помолчала и ответила томным голосом:

– Ты дурачок, ну зачем тебе это надо? Я никуда от тебя не денусь. Пускай мои тайны останутся со мной.

– Знаешь, мне не нужны твои тайны, я хочу, чтобы ты была в безопасности. Тем более я обещал Янису.

Маринка вдруг стала покорной:

– Хорошо, – сказала она. – Только, правда, не приезжай без звонка.

Иван обрадовался, как ребенок. До сих пор Марина не приняла от него ни единого подарка. Телефон, который он ей купил, она случайно оставила на столике в кафе – Алена принесла его на следующий день; цепочку с кулончиком-ангелом он нашел в кармане пиджака перед тем, как отдать его в чистку. Единственный подарок, который Маринка соизволила принять – дешевая картинка, купленная во время прогулки под дождем по Старому Арбату. На ней был изображен силуэт удаляющегося по аллее человека. Позади мужчины блестела вымытая дождем дорога, окаймленная оранжевым осенним лесом. Фигурка была маленькой, жалкой, сутулой, долговязой и неуверенной. Картина на самом деле вызывала приступ тоскливого одиночества и незащищенности. Иван очень удивился, когда Марина остановилась как вкопанная и принялась созерцать чужого, уходящего в никуда мужчину. Гурьев не стал сразу покупать творение, вернулся на следующий день и обрадовал художника, заплатив на сто рублей больше, чем тот объявил накануне.

– Картина хороша, но не всякий захочет иметь ее у себя дома… – задумчиво натягивая полиэтилен на грустное изображение, проговорил художник.

– Это как посмотреть, – ответил Гурьев. – С философской точки зрения она просто располагает к размышлениям. – Иван сунул сверток под мышку.

Я, кстати, знаю одного мелкого афериста, которому, по сути, деньги не нужны. Он – постоянный посетитель всех халявных тусовок, на которых хорошо кормят. Одному ему известно, каким образом туда попасть. Однажды я задалась целью обеспечить его отсутствие на одной из моих презентаций – из чистого любопытства. Сразу заметив прожорливого незваного гостя в толпе ожидающих у входа, я попросила охранников не пускать именно его, указала пальцем и попросила: «Ни при каких обстоятельствах».

Старичок, по-моему, ощутил повышенное внимание к его персоне, но подумал, что его шейный платок петушиного цвета – достаточный повод для произведенного эффекта. Ровно через двадцать минут, стоя в сторонке с одним из своих постоянных спутников, он доедал шашлычок на одноразовой шпажке, запивая бокалом «Вдовы Клико». Мне оставалось только улыбнуться: мастерство не пропьешь!

35. Алена

Следующее утро было омрачено неожиданным известием. Иван завтракал в кафе. Алена, которая старалась не показывать менеджеру Виталику слишком близкого знакомства с Иваном и его семьей, принесла счет с вложенной в него запиской. Иван удивленно уставился своими огромными и честными глазами на официантку. Та молча кивнула – мол, читай, не бойся. Я хорошо подумала.

Иван решил, что Алена таким образом решила попросить о повышении зарплаты, но не угадал. Записка состояла только из одной фразы: «Я больше не смогу работать у вас дома». Иван был озадачен. Тем не менее он, соблюдая правила игры, не стал задавать Алене вопросов вслух. Положив в папочку деньги, он написал на обратной стороне чека: «А как же Дашка?»

Алена ответила: «Сегодня – последний день, я поговорю с ней». Иван понял, что группу разбора придется организовать дома после работы. Глеб встретил Гурьева довольно прохладно – в смысле, обошелся без своих дурацких прибауток. Иван поведал другу об Алениной «измене» перед концом рабочего дня.

Глеб напутствовал друга:

– Только не уговаривай. Думаю, она просто хочет отдохнуть. И Дашке так объясни. Скажи, что в отпуск идет.

– Ладно, ты, как всегда, прав. Не хочу, чтобы Дашка переживала. И так ей досталось. – Иван был до глубины души растроган сочувствием товарища.

Друзья искренне и грустно помолчали.

– Звони, если понадобится помощь, – попрощался Глеб.

– Тронут! – ответил Гурьев в обычной гусарской манере. Это оказалось не совсем к месту. Кажется, Глеб пожалел, что держал язык на привязи целый день. По крайней мере, его очки сверкнули недобрым голубоватым пламенем.

Войдя в квартиру, Иван поцеловал Дашу и попросил Алену уложить ребенка. Сам тем временем налил себе коньяка и, глядя на портрет Анны Федоровны, погрузился в раздумья. Он вспоминал свой сон в первую ночь после смерти бабули и удивлялся тому, как притупляются острые переживания, превращаясь в постоянную и безмятежную горечь потери. Он вглядывался в портрет, погружаясь в теплые, светлые