Баку. На весь путь из Стокгольма потребовалось двенадцать дней.
Свен смотрел вокруг с неутолимым любопытством. С неменьшим любопытством смотрели и на него. Типичная для Востока сутолока: мусульмане, раскатывающие свои молитвенные коврики на полу купе и пытающиеся определить, где Мекка, разносчики в здоровенных овчинных шапках, несмотря на жару, — все было новым и пахло экзотикой.
Семья Сандгрен жила в большой вилле в Балахани неподалеку от нефтепромыслов на Апшеронском полуострове. Свен расположился вместе с Эрхардом в большой комнате со светло-красными стенами, белым дощатым потолком и красными гардинами. В углу стояла кафельная печка, топившаяся сырой нефтью.
На следующий день после приезда Хедин сел за письменный стол и написал длинное письмо домой. «Я едва могу усидеть на месте при одной мысли о том, что живу в Азии. Чувствую себя неописуемо хорошо», — писал Хедин, лишь немного жалуясь на паразитов и недостаток чистой питьевой воды. Жажду приходилось утолять большим количеством чая. Он считал своего ученика Эрхарда лентяем. «Он ходит и бездельничает весь день, все время вялый, расхлябанный, но, может быть, занятия его немного приободрят», — надеялся Свен.
Желанная поездка в Персию постоянно стояла у Свена перед глазами. Он начал учить русский, азербайджанский и персидский языки. Ездить по округе и делать зарисовки было его любимым занятием. Но меньше чем через месяц Свену пришлось поумерить свои амбиции: он подхватил ревматическую лихорадку-микробную инфекцию, сопровождающуюся высокой температурой и изматывающей болью в руках и ногах.
Хедина лечил фельдшер — старый польский еврей, терпеливый, вдумчивый, опытный, но невероятно неряшливый в том, что касалось его личной гигиены. «Этот еврей и так уже почти что ангел благодаря своему терпению, но если бы неряшливость считалась добродетелью, его бы наверняка канонизировали», — писал Хедин домой.
Прошло без малого два с половиной месяца, прежде чем он полностью поправился.
Однажды с инспекцией из Санкт-Петербурга на промыслы приехал Людвиг Нобель. Свен был наготове. Он уже встречался с Нобелем в 1885 году в Стокгольме. Тогда он смотрел на Нобеля как на возможного мецената, одного из тех, кто в будущем будет класть перед ним мешки с деньгами.
Нобель поселился в стокгольмском «Гранд-отеле». Хедин переборол свою робость, направился прямо в отель и попросил встречи с нефтепромышленником. Нобель был окружен свитой.
— Что угодно господину? — спросил он довольно прохладно, протягивая руку и впиваясь взглядом в лицо Свена.
Хедин почувствовал, что ему не особенно рады. «Он, должно быть, устал от просителей, которые хотят поживиться за его счет», — подумал Свен.
— Собственно, ничего. Но дело в том, что я еду в Балахани в августе, где буду учителем сына одного из ваших инженеров. Для меня честь познакомиться с вами, человеком, который создал целую индустрию вокруг Баку.
Лесть, прямота и обезоруживающая открытость достигли цели.
— У меня сейчас совершенно нет времени, но, если вы заедете домой к моему брату Роберту в восемь часов, мы сможем переговорить.
Роберт Нобель жил на Нурландсгатан возле Нурмальмсторг. Когда Свен вошел в дом, Людвиг Нобель положил руку ему на плечо, повернулся к брату и сказал:
— Вот таким должен быть шведский студент.
Приезд Людвига Нобеля в Балахани переполошил всю фирму. Он заехал с вокзала к инженеру Сандгрену, чтобы отобедать, а затем собирался на нефтепромыслы. Братья Нобель владели тогда 75 из 370 буровых вышек в Балахани.
Именно они создали нефтяную индустрию в Баку, организовали перегонку нефти и ее перевозку, построили целый флот нефтяных танкеров для доставки нефти по Каспийскому морю и Волге. До Нобелей было проще и дешевле закупать нефть в Соединенных Штатах.
Людвига Нобеля должны были сопровождать буровые мастера и другие служащие предприятия, они стояли наготове возле своих экипажей и ждали, когда нефтяной король подаст знак и весь караван придет в движение.
И тут случилось нечто, что заметно повысило престиж Свена в глазах других шведов на промыслах. Людвиг Нобель повернулся к нему и спросил:
— Не хочет ли Хедин поехать со мной?
В течение двух часов Нобель переезжал от одной буровой вышки к другой. Время от времени он останавливался, чтобы переговорить с буровыми мастерами, инженерами и бригадирами. Воздух был пропитан запахом нефти.
Хедин был убежден, что заполучил покровителя. Он принялся подробно рассказывать Нобелю об исфаханских мечетях, руинах Персеполиса, финиковых пальмах Басры, древностях Багдада в надежде на то, что нефтяной король достанет из кармана бумажник и выделит кроху от своих богатств на поездку бедному студенту. Но Людвиг Нобель слушал Свена довольно рассеянно. Понял ли он, чего Хедин добивался, и просто не захотел этого показать — неизвестно. Хедин был достаточно тактичен для того, чтобы не быть назойливым.
— Удачи, — сказал Нобель на прощание. — Заходите ко мне в Санкт-Петербурге…
В начале апреля 1886 года учительство Хедина наконец закончилось, и он стал готовиться к поездке в Персию. В каждом письме матушка пыталась уговорить Свена отказаться от этих планов, но это лишь прибавляло ему решимости.
«Сейчас я стою на перепутье. Неисповедимыми Господними путями у меня появилась возможность сделать первый шаг на том пути, который я выбрал для себя: а именно-познание нашей земли. И неужели я должен малодушно оставить то поприще, что открывается передо мной, и возвращаться домой? И потом жалеть и раскаиваться за свою слабость, за отступление и бездействие, когда надо было действовать?» — так написал двадцатиоднолетний Хедин домой; высокая риторика завершалась просьбой, обращенной к отцу, — он просил двести крон на поездку.
В ответ пришло четыреста крон. После семи месяцев учебы Хедин считал, что достаточно искушен в персидском и азербайджанском, чтобы справиться самому без переводчика. Он заказал себе дорожный костюм, упаковал сменную одежду, три пары трусов, пять пар носков, сапоги, башмаки, Библию, блокнот для зарисовок, чертежные принадлежности, карты, хинин против малярии и револьвер, который одолжил у инженера Сандгрена.
Седьмого апреля вместе с товарищем Баки Хановым он поднялся на борт колесного парохода «Император», который должен был перевезти их через Каспийское море в Энсели на персидском берегу. Хедин был знаком со своим земляком, капитаном судна, и плавание в каюте первого класса было для них бесплатным.
Кир маншах, Персидский Курдистан,
13 июня 1886 года
Свен сидел на верхушке полуразрушенной глинобитной стены в столице Персидского Курдистана городе Кирманшахе. Его одежда поистрепалась. Деньги практически закончились, того немногого, что оставалось, хватит на несколько яиц, хлеб и чай.
Кирманшах стоит на дороге из Багдада в Тегеран. В Тегеране Хедин смог бы получить помощь, но до него 600 километров. Жалкой кучки оставшейся мелочи не хватит даже на телеграмму. В Кирманшахе не было ни одного европейца, и, кроме того, в толстой пачке рекомендательных писем, запасенных Свеном, не было никого из Кирманшаха.
Большинство жителей города прежде никогда не видели европейца. Прохожие рассматривали Хедина с опасливым любопытством. Прошло ровно два месяца с тех пор, как он отплыл из Баку на борту «Императора». Плавание через Каспийское море до Энсели заняло тридцать часов. В городе Решт Хедин в первую очередь пошел к русскому консулу и вручил ему рекомендательное письмо. Консул тут же выделил
