Уверить сердце бедное одно,
Что это рабство для него смертельно.
В своем несчастье одному я рад,
Что ты — мой грех и ты — мой вечный ад.
Свидетельства 'пяти внешних чувств' не имеют для влюбленного первостепенной важности.
Доктор Джонсон опроверг детерминизм, отшвырнув ногой камень[60] ; то был правильный ход, ибо свобода — первый порядок сознания, с этим не поспоришь. На языке любви это означает, что влюбленный имеет право сказать: 'Ты меняешь для меня мир'. Такое преобразование может выражаться двояко. Во-первых, ты преобразуешь мое восприятие мира, как в сонете XXIX:
Когда в раздоре с миром и судьбой,
Припомнив годы, полные невзгод,
Тревожу я бесплодною мольбой
Глухой и равнодушный небосвод
И, жалуясь на горестный удел,
Готов меняться жребием своим
С тем, кто в искусстве больше преуспел,
Богат надеждой и людьми любим,—
Тогда, внезапно вспомнив о тебе,
Я малодушье жалкое кляну,
И жаворонком, вопреки судьбе,
Моя душа несется в вышину.
С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней.
Или, ты можешь изменить объекты внешнего мира, как в сонете XCIX:
Фиалке ранней бросил я упрек:
Лукавая крадет свой запах сладкий
Из уст твоих, и каждый лепесток
Свой бархат у тебя берет украдкой.
Твой темный локон — в почках майорана,
У белой розы — цвет твоей щеки,
У красной розы — твой огонь румяный.
У третьей розы — белой, точно снег,
И красной, как заря, — твое дыханье.
Но дерзкий вор возмездья не избег:
Его червяк съедает в наказанье.
Каких цветов в саду весеннем нет!
И все крадут твой запах или цвет.
Другая, чрезвычайно важная особенность 'Сонетов' — в восприятии времени как вечного присутствия, по которому судят прошлое и будущее, а также противопоставление этого вечного присутствия изменяющемуся миру. Так преходящая красота обретает бессмертие в искусстве. Что бы нам выбрать в подтверждение этого? Мне кажется, сонет LXV:
Уж если медь, гранит, земля и море
Не устоят, когда придет им срок,
Как может уцелеть, со смертью споря,
Краса твоя — беспомощный цветок?
Как сохранить дыханье розы алой,
Когда осада тяжкая времен
Незыблемые сокрушает скалы
И рушит бронзу статуй и колонн?
О горькое раздумье!.. Где, какое
Для красоты убежище найти?
Как, маятник остановив рукою,
Цвет времени от времени спасти?..
Надежды нет. Но светлый облик милый
Спасут, быть может, черные чернила!
Обратите внимание, как часто заключительные двустишия в 'Сонетах' оказываются плохими. В отличие от многих, даже величайших художников Шекспир не стремится к созданию абсолютно безупречных творений. Он высказывает то, что у него на душе, и позволяет сонету окончиться как попало. Но это — недостаток великого художника, ибо второстепенный автор старается завершить каждое произведение со всей тщательностью. Например, читая Достоевского, мы чувствуем: да, это восхитительно, это чудесно, а теперь отправляйтесь домой и перепишите все заново. Но сделай он это, и накал его прозы мог бы исчезнуть. Большинству из нас, однако, не удается так подойти к своим сочинениям.
У Шекспира мы встречаем два типа прошлого. Первое — это личное прошлое, как в сонете XXXI:
В твоей груди я слышу все сердца,
Что я считал сокрытыми в могилах.
В чертах прекрасных твоего лица
Есть отблеск лиц, когда-то сердцу милых.
Немало я над ними пролил слез,
Склоняясь ниц у камня гробового.
Но, видно, рок на время их унес —
И вот теперь встречаемся мы снова.
В тебе нашли последний свой приют
Мне близкие и памятные лица,
И все тебе с поклоном отдают
Моей любви растраченной частицы.
Всех дорогих в тебе я нахожу
