опасность для заговорщиков, Кассий настаивает, чтобы его убили. Позже он ищет примирения с Антонием: 'В раздаче новых почестей и ты / С другими наравне получишь голос' (III. i), — но и говорит Бруту, насколько опасно позволить Антонию держать речь на похоронах Цезаря. Кроме того, в отличие от Брута он не желает сражаться у Филипп, поставив 'на одно сраженье, как Помпей, / <… > все свободы наши', и, возможно, он обладает большим, чем Брут, полководческим талантом. Кассий — последователь Эпикура, о чем он недвусмысленно заявляет в конце пьесы (V. 1). Учение Эпикура, в основном детерминистское и материалистическое, призывало к состоянию невозмутимости, 'атараксии'; оно отличалось умеренностью и отрицало, в том числе устами Лукреция, все иррациональное, все суеверия, считая их разрушительными. Эпикурейцы стремились доказать, что жизнь рациональна, и в ней нечего бояться. Поэтому Кассий — персонаж комический, ибо его чувствительность противоположна эпикурейской философии. В начале пьесы он говорит: 'Не звезды, милый Брут, а сами мы / Виновны в том, что сделались рабами' (I. 2), а когда Каску охватывает суеверный страх перед грозой, Кассий спокойно и уверенно объясняет, что буря — добрый знак, призывающий заговорщиков выступить против Цезаря (I.3). Однако в канун битвы у Филипп Кассий и сам становится суеверным:
Ты знаешь, я сторонник Эпикура,
Но мнение свое переменил
И склонен верить в предзнаменованья.
Отчаявшись, Кассий кончает жизнь самоубийством — но сгубила его 'ужасная ошибка ' (v. 3).
В пьесе нет вялых, флегматичных персонажей, 'тучных — как выражается Цезарь, — прилизанных и крепко спящих ночью' (I.2). Время слишком суровое. Брут — меланхолик. 'Я не любитель игр, и нет во мне / Той живости, как у Антония' (I. 2) — обращается он к Кассию; а своей жене Порции говорит, что она дорога для него 'как капли крови / В моем печальном сердце'. В то же время Брут стремится к стоической добродетели — к атараксии, к свободе от тревог и волнений. Он успокаивает и ободряет заговорщиков:
Друзья, смотрите весело и бодро,
И пусть наш вид не выдаст тайных целей;
Играйте так, как римские актеры,
И без запинки исполняйте роли.
Отрешенность Брута очевидна в эпизоде ссоры с Кассием, когда он скрывает от друга смерть своей жены, Порции, — до тех пор пока мир с Кассием не будет восстановлен:
Кассий
Брут
Кассий
Брут
Когда с печальными вестями о Порции в палатку Брута входит Мессала, Брут притворяется, что не знает о ее смерти, дабы подать пример стойкости войскам.
Мессала
Брут
Мессала
Кассий
Такое же хладнокровие Брут демонстрирует при появлении призрака Цезаря:
Брут
Призрак
Брут
Призрак уходит.
Единственное, что может нарушить невозмутимость стоика, — как видно на примере Брута, — это необходимость действовать:
Я сна лишился с той поры, как Кассий
О Цезаре мне говорил.
Меж выполненьем замыслов ужасных
И первым побужденьем промежуток
Похож на призрак иль на страшный сон.
Брут действительно хочет покончить с собой, и когда приходит его час, он вынужден броситься на чужой меч, чтобы ощутить некую сопричастность другим.
Кассий по-детски завистлив — я лучше плаваю! По сути, у заговорщиков нет достаточных мотивов для убийства Цезаря. Брут — человек мыслящий и тонко чувствующий, — хочет быть человеком действия. Его преследуют два призрака. Невидимый призрак, который тревожит Брута, — это его предок Брут Старший, изгнавший Тарквинйя 'Из Рима <…>/ <… > когда он стал царем' (II.1); Брут думает о нем перед тем как заговорить о 'страшном сне', предшествующем действию. Видимый призрак — это призрак Цезаря. У
