наверное, покажется большим сроком. Что же касается меня, то я едва ли смогу ответить, куда эти годы подевались. Но я помню эту работу достаточно, чтобы знать, что она тебе нравится. И что ты хорошо с ней справляешься. Реорганизация химчистки и введение новой системы нумерации заказов – это был настоящий шедевр.
Винни уставился на него в изумлении.
– Я начал работать в прачечной двадцать лет назад, – сказал он. – В 1953 году мне было двадцать лет. Мы с Мэри только что поженились. Я два года учился на бизнес-курсах, и мы с Мэри собирались подождать, но, видишь ли, в качестве противозачаточного средства мы использовали прерванный половой акт. И вот мы занимались любовью, а кто-то внизу хлопнул дверью, и этот звук вызвал у меня немедленный оргазм. Мэри забеременела. Так что каждый раз, когда я чувствую себя довольным собой, я просто напоминаю себе, что всю мою судьбу определила одна захлопнутая дверь. Это унизительно, и это волей-неволей воспитывает в тебе смирение. В те дни не было никаких послаблений в законе об абортах. Если девчонка от тебя забеременела, то ты либо женишься на ней, либо сбегаешь от нее. Третьего не дано. Я женился на ней и поступил на первую же работу, которую удалось найти, то есть сюда. Я был помощником в мойке, то есть занимался тем же самым, что делает парень по фамилии Поллак вот в эту самую минуту. В те времена все операции выполнялись вручную, и мокрое белье приходилось вынимать из стиральных машин и закладывать в огромный выжиматель фирмы «Стонингтон», в который влезало пятьсот фунтов белья. А если ты загрузил белье неправильно, тебе запросто могло отхватить ступню. На седьмом месяце Мэри потеряла ребенка, и доктор сказал, что она никогда уже не сможет иметь детей. Я работал помощником в течение трех лет и за пятьдесят пять рабочих часов в неделю получал в среднем пятьдесят пять долларов. Потом Ральф Албертсон, бывший в те времена начальником мойки, попал в какую-то пустячную аварию и умер от сердечного приступа во время спора с другим пострадавшим водителем. Он был отличным парнем. В день его похорон вся прачечная была закрыта. После того как его подобающим образом похоронили, я пошел к Рэю Таркингтону и попросил, чтобы меня назначили на освободившееся место. Я был уверен, что получу его. Благодаря Ральфу я знал о стирке все.
– В те времена, Винни, прачечная была семейным бизнесом. Она принадлежала Рэю и его папаше, Дону Таркингтону. А Дон получил ее в наследство от своего отца, который основал «Блу Риббон» в 1926 году. Рабочего профсоюза в прачечной не было, и, пожалуй, ребята из рабочего движения сказали бы, что все три Таркингтона были патерналистскими эксплуататорами необразованных рабочих и работниц. Именно так дело и обстояло в действительности. Но когда Бетти Кизон поскользнулась на влажном полу и сломала себе руку, Таркингтоны оплатили счет за лечение и выплачивали ей десять долларов на еду каждую неделю до тех пор, пока она не смогла вернуться на работу. А на каждое Рождество они устраивали сногсшибательный обед в приемочной – никогда за всю свою жизнь я больше не ел таких вкусных пирогов с курятиной, а ежевичное желе, и рулеты, и шоколад на любой вкус, и пудинги с миндалем и изюмом на десерт. Дон и Рэй дарили на Рождество каждой женщине по паре сережек, а каждому мужчине – новый модный галстук. У меня дома в шкафу для одежды все еще висят мои девять галстуков. Когда Дон Таркингтон умер в 1959 году, я надел один из них на его похороны. Он давно уже вышел из моды, и Мэри меня ругала, на чем свет стоит, но я все равно его надел. В помещениях было темно, часы тянулись медленно, и работа была нудной и тяжелой, но ты чувствовал, что людям есть до тебя дело. Если ломался выжиматель, Дон и Рэй немедленно спускались вниз вместе с остальными и, закатав рукава своих белых сорочек, выжимали простыни вручную. Вот чем был семейный бизнес, Винни. Что-то в это роде.
Так вот, когда Ральф умер, а Рэй Таркингтон сказал, что он уже нанял парня со стороны на должность начальника мойки, то я просто не мог понять, что это такое происходит. А Рэй и говорит: я и мой отец хотим, чтобы ты вернулся в колледж. А я говорю: здорово, конечно, только на какие шиши? Может быть, на автобусные билетики? А он вручает мне чек на две тысячи долларов. Я смотрю на этот чек и глазам своим не верю. Спрашиваю его, что это такое. А он отвечает, что этого, конечно, недостаточно, но хватит на комнату, книги и плату за обучение. А остальное заработаешь здесь, во время летних каникул, о'кей? А я спрашиваю: существует ли способ вас отблагодарить? А он говорит: да, три способа. Первый – вернуть этот заем. Второй – выплатить по нему проценты. Третий – принести обратно в «Блу Риббон» все то, чему ты научишься. Я взял чек домой и показал его Мэри, и она расплакалась. Просто закрыла лицо руками и расплакалась.
Взгляд Винни был исполнен искреннего изумления.
– Итак, в 1955 году я вернулся в колледж и получил степень в 1957-ом. Я вернулся в прачечную, и Рэй поставил меня руководить водителями. Девяносто долларов в неделю. Когда я заплатил первый взнос в счет погашения долга, я спросил у Рэя, какой он назначит процент. Он говорит: один процент. Я говорю: Что? Он говорит: то, что слышал. Что ты тут стоишь? У тебя что, заняться, что ли, нечем? Я говорю: отчего же, есть чем, поеду-ка я в город и привезу сюда доктора, чтобы он проверил, все ли в порядке у вас с головой. Рэй расхохотался во всю глотку и велел мне убираться к чертовой матери из его кабинета. Я полностью вернул долг в 1960 году, и знаешь, что случилось потом, Винни? Рэй подарил мне часы. Вот эти часы.
Он расстегнул застежку и протянул Винни часы фирмы «Булова» с золотым растягивающимся браслетом.
– Он сказал мне, чтобы я считал это подарком по поводу окончания колледжа. За возможность получить образование я заплатил всего лишь двадцать долларов процентов, а этот сукин сын еще вдобавок подарил мне часы за восемьдесят. Там на крышке выгравировано: С наилучшими пожеланиями от Дона и Рэя, прачечная «Блу Риббон». А Дон тогда уже год как лежал в могиле.
– В 1963 году Рэй поставил меня на твое нынешнее место. Я присматривал за химчисткой, вел переговоры с новыми клиентами и следил за автоматическими линиями, только в те времена их было не одиннадцать, а всего лишь пять. На этой работе я оставался до 1967 года, а потом Рэй назначил меня сюда. Потом, четыре года спустя, ему пришлось продать свое дело. Ты знаешь об этом, как эти гнусные ублюдки выжали из него все соки.
Это превратило его в старика. Так что теперь мы являемся частью корпорации, у которой еще пара дюжин таких филиалов, исправно пекущих горячие пирожки – закусочные, поле для гольфа, три универсальных магазина, торгующих по сниженным ценам, бензозаправочные станции и прочее дерьмо. А Стив Орднер – что-то вроде почетного надсмотрщика над всем этим, и не более того. Где-то в Чикаго или Гэри заседает совет директоров, который тратит на «Блу Риббон» не более пятнадцати минут в неделю. Они срали на то, как функционирует прачечная. Они ни хрена об этом не знают. Единственное, что они знают, – это как читать финансовый отчет главного бухгалтера. А бухгалтер и говорит им: слушайте, они строят новый участок 784-й автострады в западной части города, и «Блу Риббон» стоит как раз на пути, вместе с половиной жилых кварталов. А директора спрашивают: вот как, неужели, и сколько же они заплатят нам в счет компенсации за нашу собственность? Вот, собственно говоря, и все. Господи, да если бы Дон и Рэй Таркингтоны были бы живы, они бы затаскали по судам этих дешевых пердунов из дорожного департамента и вывалили бы им на голову столько судебных постановлений, что они не выбрались бы из-под них и до двухтысячного года. Уж они бы сумели постоять за себя с хорошей крепкой палкой в руках. Может быть, они и были парой алчных патерналистических ублюдков, Винни, но у них было чувство места. О таком не узнаешь по финансовому отчету. Да если бы они были живы и кто-нибудь сказал бы им, что управление дорожного строительства собирается похоронить прачечную под восемью слоями дорожного покрытия, раздался бы такой рев, что у самой ратуши было бы слышно.
– Но они мертвы, – сказал Винни.
– Да, они мертвы, это уж точно. – Он внезапно почувствовал, что ум его расплылся и расстроился, как гитара в руках у непрофессионала. Что-то важное, что он собирался сказать Винни, потонуло в хаосе личных воспоминаний. Ты только взгляни на него, Фредди, он понять не может, о чем это я толкую. Никак не может разобраться, что к чему. – Слава Богу, что они избавлены от этого зрелища.
Винни ничего не сказал.
Усилием воли он попытался сосредоточиться. – Видишь ли, Винни, я вот что пытаюсь тебе сказать. В этом деле замешаны две группы людей. Такие как мы и такие как они. Мы – люди из прачечной. И это наше дело. Они – бухгалтеры и директора, которых интересуют издержки и себестоимость. И это их дело. Они сверху присылают нам всякие распоряжения, и мы должны их выполнять. Выполнять – да, но не более того. Ты меня понимаешь?
