Стивен Кинг
КОШАЧЬЕ КЛАДБИЩЕ
КОШАЧЬЕ КЛАДБИЩЕ
«…Говорит (Иисус) им потом: “Лазарь друг наш уснул, но Я иду разбудить его”».
Ученики Его сказали: «Господи! если уснул, то выздоровеет. Иисус говорил о смерти его; а они думали, что Он говорит о сне обыкновенном. Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер… но пойдем к нему».
1
Трех лет от роду Луис Крид потерял отца, а деда не помнил вообще. И уж никак не ожидал, что, вступив в пору зрелости, обретет нового отца. Однако именно так и произошло. Правда, Крид величал его другом — ведь у взрослых, породнившихся душами со стариками, так заведено. Познакомились они вечером. В тот день семья Крида — жена и двое детей — переехали в просторный белый дом в местечке Ладлоу. С ними переехал и Уинстон Черчилль, любимый дочкин кот, Чер, как для краткости кликали его в семье.
В местном университете, где Луису предстояло работать врачом, невероятно долго подыскивали подходящее жилье, и Луис, измучившись от неопределенности и ожидания, подъезжал к новому дому отнюдь не в радужном настроении. СУДЯ ПО ДОРОЖНЫМ УКАЗАТЕЛЯМ, ПРИЕХАЛИ. ВСЕ СХОДИТСЯ, КАК В ГОРОСКОПЕ В КАНУН УБИЙСТВА ЦЕЗАРЯ, мрачно усмехнулся он про себя. Нервное напряжение еще не спало. У младшего, Гейджа, резались зубы, и он капризничал. Рейчел пыталась убаюкать его, но тщетно. Дала ему грудь, хотя кормить еще рано. Гейдж не хуже матери знал время своих завтраков, обедов и ужинов, однако с готовностью ухватил сосок едва проклюнувшимися зубками. Рейчел даже заплакала, правда, скорее не от боли; ей жаль покидать Чикаго, где прошла вся молодость. Дочка Эйлин тотчас же подхватила — плакали уже дуэтом. А Чер все ходил и ходил меж сиденьями просторной семейной машины, и так все три дня, пока добирались сюда из Чикаго. Поначалу его посадили в клетку, но он так орал, что пришлось выпустить. Но и на свободе кот не успокоился. Его настроение передавалось и людям.
Луис и сам едва не заплакал. Дикая, но сладостно-заманчивая мысль полыхнула в голове: а не предложить ли всем заехать в Бангор перекусить — все равно дожидаться грузовика с пожитками. И, высадив там все семейство, он нажмет на газ и на полной скорости, не жалея дорогого бензина, умчится прочь. На юг, во Флориду, в город Орландо. Там сменит имя и устроится врачом в местный Диснеевский центр аттракционов. Но, прежде чем повернет на шоссе к югу, непременно выбросит на обочину этого чертова кота.
Вот и последний поворот, за ним дом, который до сих пор Луис видел только с вертолета. Когда его утвердили в должности, то пригласили выбрать один из семи домов. Выбор его пал на большой, старый, в «колониальном» стиле особняк (но только что отремонтированный и утепленный, отопление, конечно, обойдется дорого, но ничего не поделать): три просторные комнаты внизу, четыре — на втором этаже, вместительная кладовка (ее со временем тоже можно преобразовать в жилую комнату). Вокруг дома роскошная лужайка, даже августовская жара не погубила сочную зелень.
За домом — большое поле, есть где порезвиться детишкам, а дальше — бескрайние леса, собственность, правда, уже не частная, а государственная, но агент-посредник успокоил, дескать, в обозримом будущем строить поблизости ничего не собираются. Индейское племя микмаков, некогда обитавшее в этих краях, затеяло тяжбу с властями штата, заявив права на восемь тысяч акров земель в Ладлоу и окрестных городках. Дело запутанное, требующее вмешательства верховных властей, и вряд ли решится в нынешнем столетии.
Рейчел вдруг перестала плакать, встрепенулась, насторожилась.
— Так это он и есть?..
— Да, он самый. — Луис тоже напрягся, нет, скорее испугался. Даже более того: у него душа в пятки ушла. Сейчас он увидит, ради чего на двенадцать лет влез в долги. Ведь за дом он расплатится лишь к семнадцатилетию дочери. К горлу подкатил комок.
— Что скажешь?
— Не дом — загляденье, — ответила Рейчел, и у Луиса гора свалилась с плеч, слава Богу, одной заботой меньше. Жена не шутит, она уже по-хозяйски оглядывает голые окна, прикидывая, где какие занавески повесить, какой скатертью застелить стол, чем украсить шкафы и полочки. По асфальтовой дорожке машина завернула за дом.
— Пап, а пап! — позвала с заднего сиденья Элли. Она перестала плакать. Не хнычет и Гейдж. С удовольствием выдержав паузу, Луис отозвался:
— Что тебе, родная?
Карие глаза дочери внимательно оглядывали из-под пшеничной челки и дом, и лужайку, и соседскую крышу, и поле с черной кромкой леса вдалеке.
— Мы будем здесь жить?
— Да, доченька.
— Ура! — прямо в ухо отцу закричала Элли. Но Луис не рассердился, хотя порой дочурка очень досаждала ему. Сейчас показалась нелепой недавняя мысль об Орландо, о Диснеевском парке.
Он поставил машину на задах, там, где к дому прилепилась кладовая. Мотор умолк, и сделалось необыкновенно тихо. Разве сравнишь с суетой Чикаго, с грохотом кольцевой надземки! Собирались сумерки, завела песнь первая вечерняя птаха.
— Вот мы и дома! — прошептала Рейчел.
— Дома! — неожиданно проговорил Гейдж.
Луис и Рейчел воззрились друг на друга. Эйлин вытаращила глаза.
— Ты слышал?..
— Он ведь сказал?..
— Неужто он?..
Все втроем заговорили враз и тут же рассмеялись. Один Гейдж и ухом не повел. Он сосредоточенно сосал большой палец. Месяц назад он впервые произнес «ма», а все остальное, во что тыкал пальцем, называл «па», хотя Луис относил это обращение исключительно к себе.
Сейчас же, то ли случайно, то ли стараясь повторить за мамой, Гейдж произнес целое слово.
Луис подхватил сына на руки, прижал к груди.
Так они оказались в Ладлоу.
