Со скамеек лохмотьями слезала зеленая краска. Цепи качелей заржавели, и вздумай кто-нибудь покачаться, они своим противным скрипом испортили бы все удовольствие. Перевернутая горка лежала, как дохлая антилопа, выставив окоченевшие ножки, а из угла песочницы торчала свесившаяся в траву ручонка забытой кем-то из детей куклы Энди-Оборвашки. Пуговичные кукольные глаза, казалось, отражают тупой ужас, как будто за долгое время, проведенное в песочнице, они перевидали все тайны мрака. Может, так оно и было.
Бен поднял взгляд и увидел дом Марстена. Ставни по-прежнему были закрыты. Дом смотрел вниз на город с шаткой угрозой. Сейчас он не представлял опасности, но после заката?..
Дожди должны были смыть тот кусочек Святого причастия, которым Каллахэн запечатал двери. Пожелай Нежить, и дом — их святыня, маяк тьмы, возвышающийся над смертоносным городом, которого чураются — мог снова принадлежать ей. «Интересно, они действительно собираются там? — подумал Бен. — Бродят, мертвенно-бледные, по темным коридорам и устраивают свои пиршества, извращенные службы Творцу своего Творца?»
Похолодев, он отвел взгляд.
Марк смотрел на дома. Занавески почти везде были задернуты, кое-где незашторенные окна глядели в пустые комнаты. Уж лучше честно закрытые, подумалось Бену. А эти, казалось, смотрят на незваных гостей пустым неподвижным взглядом умственно неполноценных.
— Они там, в домах, — с трудом проговорил Марк. — Вот в эту минуту они там, в каждом доме. За занавесками. В кроватях, шкафах, подвалах. Под полами. Прячутся.
— Не переживай так, — сказал Бен.
Оставшийся за спиной поселок ушел под уклон. Бен свернул на Брукс-роуд, и они проехали мимо дома Марстена — ставни по-прежнему висели косо, вместо газона — сложная путаница ведьминой травы и золотарника высотой до колен.
Вдруг Марк куда-то ткнул пальцем. Бен посмотрел туда: в траве была вытоптана тропинка, вытоптана добела. Она пересекала газон от дороги к крыльцу. Потом они миновали дом Марстена, и у Бена перестало щемить в груди. Они не побоялись встретить самое худшее, и оно осталось позади.
Бен остановил машину в дальнем конце Бернс-роуд, неподалеку от кладбища Хармони-Хилл, они вышли и углубились в лес. Под ногами громко, сухо хрустел подлесок. Можжевеловые ягоды напитали воздух резким запахом джина, пели поздние цикады. Бен с Марком вышли на маленький, похожий на холмик земляной выступ, который смотрел вниз на лесную просеку, где в ветреной прохладе дня мерцала линия электропередачи. Кое-где деревья уже начали менять цвет.
— Старики говорят, пожар начался здесь, — сказал Бен. — Тогда, в пятьдесят первом. Дул западный ветер. Считается, что кто-то, может быть, неаккуратно обошелся с сигаретой. Одна сигаретка! Огонь перебрался через болота, и никто не мог его остановить!
Он вытащил из кармана пачку «Пэлл-Мэлл», задумчиво взглянул на эмблему — «in hoc signo vinces» — сорвал целлофановый верх, закурил и потушил спичку. Сигарета оказалась удивительно вкусной, хотя Бен не курил уже много месяцев.
— Дома-то у них есть, — проговорил он, — но они могут их лишиться. Многие погибнут… или, лучше сказать, будут уничтожены. Но не все. Понимаешь?
— Да, — отозвался Марк.
— Умом они не блещут. Потеряв свои укрытия, перепрячутся плохо. Тогда достаточно будет, если два человека обыщут самые очевидные места. Может быть, к первому снегу этому придет конец. Может быть, конца этому не будет никогда. Ни одно, ни другое гарантировать невозможно. Но если не... не выкурить их, не испугать — шансы равны нулю.
— Да.
— Это будет неприятно и опасно.
— Я знаю.
— Но огонь, говорят, очищает, — задумчиво сказал Бен. — Очищение чего-нибудь да стоит, как по- твоему?
— Да, — повторил Марк.
Бен поднялся.
— Надо возвращаться.
Он, бросил тлеющую сигарету в кучу сухих сучьев и ольховых листьев. На зеленом фоне можжевельника на два или три фута поднялась узкая белая ленточка дыма, и ветер разорвал ее в клочки. В двадцати футах от них, на подветренной стороне, лежала здоровенная груда ветровала.
Не трогаясь с места, они зачарованно глядели на дым. Он стал гуще. Появился язычок пламени. Занялись прутья, и из кучи сухих веток донеслось негромкое постреливание.
— Сегодня вечером им не придется гонять овец и разгуливать по фермам, — тихо сказал Бен. — Сегодня они станут беглецами. А завтра…
— Мы с вами, — сказал Марк, сжимая кулак. Бледность исчезла, уступив место яркому румянцу. Глаза полыхали.
Они вернулись на дорогу и уехали.
На полянке, выходившей на линию электропередачи, в куче хвороста все сильнее разгорался огонь, подгоняемый осенним западным ветром.
