и разве все не считают, говоря по правде, что довольно-таки многие могут абсолютно спокойно стараться лишь в той мере, в какой это необходимо. Думаю, что я, безусловно, принадлежу к числу таких работников. Ну вот прикиньте — это, конечно, не доказательство, но для примера: сейчас ведь срочных звонков никаких нет?
Сослуживец. Нет, вообще-то, нету…
Женщина. Вот!
Сослуживец. А разве вчера не просили сделать копию?
Женщина. Верно, но, по-моему, вчера в самом конце дня я ее сделала и оставила на столе…
Сослуживец. Появились поправки, бумага пришла в десять вечера.
Женщина. Понятно.
Сослуживец. Можно попросить вас еще раз сделать копию?
Женщина. Это ведь не особенно срочно, верно?
Сослуживец. Вообще, да…
Женщина. В последнее время копировальный аппарат работал без поломок.
Сослуживец. Без поломок.
Женщина. Помню, раньше-то часто аппарат ломался, я не раз звонила в службу поддержки, чтобы прислали мастера.
Сослуживец. Да, в те времена работы было много…
Женщина. Да…
Женщина. (На работе у меня, пожалуй, и сейчас на столе бумажки — не помню, чтобы выкидывала в корзину бумажные салфетки, которыми оборачивала ноготь и почти полчаса прочищала от пыли щели на клавиатуре. Скомканные салфетки могли так и остаться на столе, может быть, остались…)
Мысли женщины, которая что-то пишет в блокноте (ее внутренний мир?)
То, что называется “писать”, само действие — это вопрос, что писать, это поиск, о чем писать, а бывает, просто поиск…
Определенно помню, что бывала там, хотя теперь припоминается немногое: августовский полдень у моря, и я иду по такой бетонированной прогулочной дорожке, ее к лету подготовили, как сейчас делают… Пытаюсь вспомнить пейзаж, плывущий от жары. Солнце светит в спину, и тень ложится на бетон прямо передо мной, по ходу движения, но тень пока не такая уж длинная, скорее кажется, что она падает прямо под ноги — иду и смотрю на свое теневое отражение. Может, еще и оттого, что голова не покрыта, сознание как-то мутится, и собственная тень начинает казаться совершенно черной. Вглядываюсь и думаю: какая тень густая, чересчур густая, а в гуще этой черноты как будто что-то зеленое подмешали — так тогда показалось…
А теперь у меня есть один человек, с которым мы вчера встретились и вместе ужинали, и вот наутро я записываю, чтобы не забылось и чтобы ему рассказать то, что сейчас здесь излагаю.
С перил вдоль набережной, где прогулочная аллея, некоторые люди опускали в море удочки и ловили рыбу. Но днем, в жару, под раскаленным небом и во время прилива, рыба прячется на глубине, поэтому, я думаю, хорошего улова вряд ли стоило ждать…
И вот я иду по бетонной прогулочной дорожке, подготовленной к лету, как сейчас делают, — августовский полдень у моря, я родилась здесь, недалеко. Мой родной дом относится к избирательному округу, где довольно-таки сильны позиции Либерально-демократической партии, и я раздумываю о том, что как-то слышала от отца: будто бы они подкидывают регионам средства, организуя всякие ремонтные работы, вроде устройства этой прогулочной дорожки. Солнце светит в спину, и тень ложится на бетон прямо передо мной, по ходу движения, но тень пока не такая уж длинная, скорее кажется, что она падает прямо под ноги — иду и смотрю на свое теневое отражение. Может, еще и оттого, что голова не покрыта, сознание как-то мутится, и собственная тень начинает казаться совершенно черной. Вглядываюсь и думаю: какая тень густая… Чернота этой чересчур густой тени пробудила воспоминания о чем-то таком же черном, как тень, я почувствовала себя немного странно, ну то есть я поняла только — что-то не то…
С перил вдоль набережной, где прогулочная дорожка, некоторые люди опускали в море удочки и ловили рыбу. Но днем, в жару, под раскаленным небом и во время прилива рыба прячется на глубине, поэтому, я думаю, хорошего улова вряд ли стоило ждать. И все же люди рыбачат, даже зная, что не ловится — почему? Я спрашивала или это, кажется, отец спрашивал у дедушки… И ответ деда был такой: дома-то делать нечего…
Мужчина. Никакая не дорожка, а просто бетонная дамба, отделяющая шоссе от моря — это там, что ли? Там еще такие, как это… Ну чтобы волны гасить такие штуки, как у ниндзя…
Женщина. Тетраподы?
Мужчина. Вот! Тетраподы. Как в песне: “Взобрались на тетраподы…”
…Что-то такое он сказал. Сначала несколько дней писала дневник как следует, слово за словом, а потом вдруг заметила, что ведь не для того дневники пишутся, чтобы по этим заметкам восстанавливать что-то в памяти, читать слова и фразы — и вспоминать. Записываешь слова в тетрадь, осознавая само это действие как опору для памяти, но если это всего лишь поддержка, то не обязательно же словами… Поэтому с некоторых пор мой дневник не такой, который пишут словами, он вот такой, как сейчас.
Двое мужчин, Адзума и Судзуки, сидят за соседним столом, поблизости от женщины, записывающей что-то в блокнот.
Эти люди наблюдают за окружающими, а сейчас вот — за женщиной. Мол, как раз сейчас у нее отец лежит в больнице. Чем болен? Ну, пускай будет рак. Он только что перенес операцию, и в его состоянии надо еще некоторое время побыть на больничной койке. Поэтому женщина иногда ходит в больницу навестить отца, после работы или по выходным. Во всяком случае, один из дней — субботу или воскресенье — непременно проводит там. Так видится им теперешняя ситуация этой женщины, но, конечно же, все их рассуждения целиком построены на воображении.
Наш ресторан из тех, что располагаются на втором этаже, а под этим вторым этажом — автостоянка с довольно-таки высоким сводом, на нем и стоит ресторан. В данном случае Судзуки и Адзума сидели за одним из столов на четверых, которые в таких помещениях расставлены вдоль окон. Они сидели напротив и наискосок друг от друга, причем один мог через оконное стекло видеть проезжую часть или даже заглянуть вниз, на тротуар под окном, а другой, сидевший напротив, был ближе к проходу, который упирался в туалет. Рядом с мужчиной, который сидел у прохода на пути в туалетную комнату, впритык стоял такой же точно стол, а рядом еще и еще. На этот раз за соседним столом и в непосредственной близости сидела та самая женщина.
Судзуки. Мы обычно наблюдаем — нет, не то чтобы пейзажи какие-то, а просто смотрим, мало ли, вдруг примечательный тип попадется… Двое мужчин ведь обычно не ведут между собой оживленные беседы… Прямо под окном на тротуаре — автобусная остановка, и среди других ожидающих — одна девчонка, она стоит и курит, прислонившись к ограждению. Я с недавних пор курить бросил, вот и мелькнуло в мыслях: эх, хорошо ей! У нее прическа в стиле “афро”, но не такая, как, знаете, бывает — пухлая настолько, что голова становится в два-три раза больше, а тут нет — аккуратная, с чувством меры. Я в последнее время стал подумывать насчет “афро”, и вот у этой девчонки внизу, как мне показалось, прическа была что надо, шла ей. Думаю, что девчонка привлекла мое внимание еще и поэтому. Ведь “афро” же, ну чтоб решиться и попробовать, — это риск, по-моему, и немалый, очень высокий надо взять барьер… Хотелось бы мне узнать, насколько в действительности те люди, которые делают “афро”, себя переламывают, как они на это решаются. И еще в связи с этим мне в последнее время приходило в голову, ну просто как одно из предположений: ведь на самом-то деле с прической “афро” барьер не в том, что пойдет она тебе, не пойдет… Меня все больше берет сомнение — а может, это как раз не препятствие. На удивление, кто бы ни попробовал “афро”, все становятся сторонниками этого стиля, некоторые даже считают, что он по-настоящему универсальный, всем подходит — такое мнение и Адзума поддерживает. А вот насколько “афро” вызывает сочувствие у окружающих? Хочется разок проверить это на деле.
Адзума. Я в душе поддерживаю теорию, что стиль “афро” довольно-таки
