До чего ж славно начинался 1805 год! Вольта не успел оглянуться — уже апрель. 5-го числа прилетело письмо от Гумбольдта: «Жаль, что мы с Гей-Люссаком не застали Вас в Павии, выбравшись из Рима в Милан, но с ним едет один химик, он явится к Вам лично и расскажет про Париж. Хотели заехать на несколько часов, потолковать об астральных гемисферах, но Бруиьятелли, Скарпа и Москати сообщили, что Вы отбыли из Павии в Комо.
Не будете-ль в ближайшие пару месяцев в Риме, а то после Парижа с гальваническим электричеством вас не видно? Быть может, в Англии публиковалось что-либо дельное, а мы в Париже проморгали? Лапласа и Бертолле интересует то же самое. Мой адрес в Риме: барон Александр Гумбольдт, дом министра Пруссии. До 29-го будем здесь».
Ах, как Вольта обрадовался письму и как огорчился несостоявшемуся рандеву! Ведь 8 лет назад этот веселый сангвиник был в Комо, восторгался работами Гальвани и Гей-Люссака, и у Вольты сегодня готов обзор публикаций по электрометрии. Какой редкий человек, всех обольстил при испанском дворе, что за эманацию излучает?
С расстройства отчитал Аралди: сидит там, в Болонье, не мог дать на конкурс Вольтову тему о животном тепле, ведь куда как важно, а в первый том актов Института вполне б поспела мемория о свойствах пара. Все четыре предложения Вольты годятся, про тепло скрытое и свободное, об угле и его окислении. Конечно, кислород можно связать не только углем, но и водородом, что даст воду. И Вольта исписывал страницы, вспоминая Делюка, Пристли, Шмидта, Дальтона и рассказывая секретарю Института Италии, чем венозная кровь отличается от артериальной: кислорода в ней нет.
Свиданье с Гумбольдтом он упустил в ущерб душе, и теперь прозевал второе, с Наполеоном, в убыток престижу. Началось с Ипполито, сына сестры Чиары и Лодовико Рейпы. Племянник попал в миланский комитет по предстоящей коронации Бонапарта и теперь просил у Вольты дом для светских целей. Слухи о новом короле ходили давно: в декабре прошлого года первый консул превратился в императора Франции. В Париж сразу укатила делегация во главе с вице-президентом Итальянской республики Мелци и министром иностранных дел Марешальди, чтоб найти «действенные формы устройства политической жизни Италии».
«Новая действенная форма» нашлась сразу: просить Наполеона в короли! 15 марта депутация думала и решалась, через два дня в Тюильри бросилась перед императором на колени, «отец родной» отослал в сенат («чтоб все по закону!»), государственные мужи Франции изобразили мышление и учредили итальянское королевство для «императора французов». В последний день марта из Сен-Клу отбыла вереница карет, через три недели стремительный Наполеон въехал в Турин, 3 мая в Александрию, 6 мая в Меццана-Порта, миновал границу республики, на другое утро в Павии. А Вольта — вот незадача! — сидел в Комо, ни о чем не ведая.
Программа дня у Наполеона напряженная, но посетить университет надо. Аудиенции, беседы. А где ж Вольта? Отпустили? Чрезвычайно жалко. 8 мая корсиканец в Милане, коронация прошла триумфально, республика превратилась в королевство. 26-го числа император-король уже дома, не устает кстати и некстати повторять медоточивые речи о том, как за границей любят Францию, без ее руководства, защиты и помощи существовать не мыслят.
А Вольта сиднем сидит в своем саду, подписывает в канцелярии циркуляры, веером разлетающиеся по провинции, и муссирует свои обиды, бередит душевные раны. Волна сенсаций из Павии чуть запаздывала, но вот нагрянула наконец, и семья остолбенела, пораженная невероятной новостью.
Первым прибыло письмо от Несси — у него брат служит на почте почтальоном. «У нас в университете был Наполеон, — торопился рассказать профессор, — он рекомендовал вернуть Вольту обратно. Бонапарт встречался с консультантами и министрами, в доме Ботты виделся с профессорским корпусом, от их имени Скарпа выступал. Человек, известный всей Европе, дрожал от восторга коллега, должен умирать на службе! Вот что сказал Бонапарт!»
Вольта с женой обомлели, дети ахнули, разговоры выплеснулись на улицы. А 10 мая Вольте вручили спешную депешу Скарпы. «При визите император настойчиво требовал, чтобы я, — писал друг-ректор, — передал тебе о желательности хотя бы частичного возвращения!
Он подчеркнул абсолютную необходимость, чтоб ты и я вернулись обратно. Еще никогда фортуна не была так благосклонна ко мне, как сегодня. Через три дня после этого инцидента его спутники возвратились и бросились меня тормошить, ректор, клерки, консультанты. Я заикнулся, что у тебя жена, дети и от Комо в Павию далеко, но меня слушать не стали, пригласили на обед, хвалили. А про тебя так: этот человек, мол, известен всей Европе, он предназначен учить других, а потому должен умереть на своем посту».
Вольта, оглушенный, механически являлся на заседания коллегии выборщиков («явка обязательна, циркуляр министра внутренних дел…»), слушал восторги племянника Ипполито о роскошном доме синьоры Мартиньоли, предоставленном под коронацию, вникал в малоинтересные детали пизанца Маньяни про состряпанную им вместе с Пинтотти статью о гальванизме.
Но вот форс-мажор! Через секретаря Ваккари Наполеон приглашает Вольту 23 июня на коронацию, просьба прибыть к министру внутренних дел заблаговременно! И завертелось. Муниципалитет Комо срочно вводит Вольту в депутацию («Ведь Вы вместе с графом Джовьо 15 мая 1796 года уже приветствовали императора при входе в Милан»), жена заставила нацарапать ответ с благодарностью от всего сердца, Аральди прислал курьера о срочном заседании Института, министр внутренних дел просит Вольту быть в Болонье 20 июня, чтобы помочь Аральди организовать экстраординарную встречу императора с учеными.
10 июня Вольта мчится в Милан, на другой день он около Брешии, вот уже промелькнули Верона, Леньяно, Мантуя. 21-го числа в три пополудни Вольта в Болонье, а в шесть прибыл сам король-император с Жозефиной. На другой день прием: дипломаты, генералы, делегации, герцоги Пармы и Модены, гвардейцы, кавалерия.
Члены Института собрались в зале филармонии, обсудили переезд в Милан, послушали отчет Аральди, выслушали чрезвычайную новость — в то утро Наполеон назначил своего пасынка Евгения Богарнэ вице- королем. «Все мы представлены, — рассказывал Вольта брату, — тут все в сборе. Наполеон говорил со всеми и со мной, спросил, что я делаю, как дела с Павией, знаменитый человек должен умирать на поле боя, пусть жена и дети едут за мной в Павию и т. д. А я возразил, что моя служба не только в Павии, а скорее в Комо, но если останется время, я готов отдавать его университету».
Может быть, корсиканец девятилетним малышом влюбился в науки из-за ревности к старшему брату Жозефу, когда в ноябре 78-го года того отослали в сказочную Францию учиться на казенный кошт, а Наполеоне остался играть на загаженном курами каменистом дворе при доме своего отца-адвоката? Может быть, Бонапарт потянулся к знаниям позднее, в колледже Отена, Бриенском военном училище или в Парижской военной школе?
У него была цепкая память, и он хорошо считал, но зато дурно танцевал, не знал языков, кроме родного итальянского и французского, плохо играл в шахматы. Вставал в четыре утра, много ходил пешком, любил буколические стихи антиков. «О, как люди далеки от природы!» — экзальтированно вздыхал бедный худощавый юноша с оливкового цвета лицом. Но разве не таков портрет мальчика Вольты, лишь повыше ростом?
«Он был страстным поклонником Жан-Жака и, что называется, обитателем идеального мира», — вспоминал брат. У них даже литературные упражнения схожи: Наполеон гордился изданным в Ницце (1793) своим «Ужином в Бокере», и Вольте было что вспомнить.
Замухрышка, генерал алькова, корсиканский интриган — шептались за спиной всходящего Бонапарта, когда в 96-м году, бросившись из Ниццы в итальянский поход, он по карнизу Альп привел армию к победе при Монтеночче, открывшей путь на Пьемонт, Турин и Милан. Но разве за четверть века до этого не бранили Вольту бабником, австрийским подхалимом, иезуитским выкормышем, когда он, самоучка, попал в Павию профессором? Кстати, он был старше Наполеона на 24 года.
На смене веков, в дни заговора буржуа против революции, Наполеон играл в ученого: он ходил на заседания Института, писал Лапласу, который с Монжем еще в школе читал лекции, а потом принимал выпускные экзамены у будущего диктатора. Получив власть, он сразу назначил Лапласа министром внутренних дел, но познавший законы мира не понимал законов мирян, а потому через шесть недель его
