стратегическую идею образования Комитета, но все боятся русского засилья и русской диктатуры. Так как я никогда не боялся этого жупела, во многом обязанного своим происхождением пронемецкой ориентации некоторых украинских кругов, то я, наполовину решившись уже войти в состав Комитета, решил все же еще поговорить предварительно с Малышкиным.
Дня через два после свидания с Власовым я связался телефоном с генералом Малышкиным и условился с ним о свидании. Здесь я застал обстановку еще более скромную, чем у Власова. Всё напоминало фронтовую полосу, только в канцелярии работали две-три скромно одетых машинистки совершенно не типичного секретарского вида. Малышкин меня встретил очень приветливо и познакомил с находившимся здесь генералом Закутным. Оба генерала только своей выправкой обличали в себе военных людей, одеты были же весьма просто в штатское. Малышкин сразу же отметил, что Закутный является одним из самых близких Власову людей и поэтому в его присутствии я могу говорить совершенно откровенно.
Я сразу же перешел к делу. Прежде всего я указал на те же сомнения, которые имеются в украинских кругах в отношении русского засилья. «Кто же мешает украинцам вступить к нам и сделать соотношение сил обратным? Между тем с украинцами мы имеем наибольшую мороку — то они согласятся участвовать, то затем по телефону берут свое согласие обратно. (Малышкин имел в виду, очевидно, редактора украинской газеты в Берлине г-на К…. . а, видного украинского деятеля, а также одного известного украинского профессора, которые отказались, дав предварительно свое согласие.) Интересно, что ни с одним другим националом такой эквилибристики не было, все, как достаточно взрослые люди, однажды согласившись, уже не позволяют себя переубеждать. Ведь каждый волен в любой момент выйти из Комитета, увидев, что его работа носит нежелательный характер. Однако, я думаю, правильнее войти в Комитет, чтобы работать здесь, а не заниматься болтовней и своей работой создать желательное направление», — закончил он.
Должен сказать, что Малышкин обладал удивительно ясным и логичным умом и если выступал на заседаниях, то умел всегда найти правильную линию, наиболее приемлемую для большинства. Так и сейчас, видно было, что его слова тщательно продуманы, а не созданы экспромтом настроения.
В нашу беседу вмешался Закутный. «Мы, — сказал он, — категорически против вступления в Комитет представителей каких-либо партий либо течений, Комитет должен быть свободным от партийной борьбы. Поэтому мы приглашаем для работы в Комитете людей не потому, что их рекомендует какая-либо организация, а потому, что они по своим личным достоинствам нам кажутся подходящими для работы. Поэтому мы не хотим стать на скользкий путь составления Комитета из представителей национальностей и бесчисленных группировок, которые в каждой из них имеются. Комитет, составленный по принципу партийного и национального представительства, неизбежно превратится в место бесконечных споров и взаимных упреков, которыми его члены будут заниматься вместо работы». «Это, конечно, не противоречит тому, — добавил Малышкин, — что мы в Комитете предполагаем организовать национальные сектора. Однако эти сектора должны состоять из непартийных, независимых людей, которые были бы связаны в своих решениях интересами дела, а не партийной либо национальной программой. Нельзя забывать ни на мгновение нашу основную цель — борьбу с большевизмом».
Затем я спросил Малышкина о том, доверяет ли он нацистам. Малышкин был откровеннее Власова. «Я не особенно большой оптимист в этом отношении, — сказал он. — Но ведь у нас нет выхода. Весь вопрос, представим ли мы сколько-либо значительную силу, с которой надо будет считаться при попытках использовать освободительное движение только как пропагандный материал. В этом отношении я оптимист и уверен в том, что нам удастся организоваться».
Закугный был еще откровеннее: «Я нисколько не сомневаюсь в том, что немцы войну уже проиграли. Я считаю, что они не продержатся более, чем один год. (Он ошибся на шесть месяцев.) Это время мы имеем в нашем распоряжении, чтобы организовать антибольшевистский фронт. Я убежден, что в России вскоре вспыхнет противокоммунистическое восстание и тогда понадобятся те кадры, которые мы здесь должны будем вырастить». И Малышкин, и я не верили в возможность восстания, хотя мы были убеждены, что сильное недовольство советским режимом несомненно имеет место. «Если бы не помощь союзников, не за страх, а за совесть, то, конечно, большевики не выдержали бы, теперь же неизвестно, — сказал Малышкин. И добавил: — Хорошую змею они отогреют на своей груди».
Ввиду того, что в проекте Манифеста я не встретил упоминания об отношении к евреям, я спросил Малышкина, как он себе представляет еврейский вопрос в будущей свободной России. «По понятным причинам мы не могли в Манифесте подчеркнуть наше отрицательное отношение к расистской теории, — сказал он. — Однако оно само собой разумеется из тех гуманитарных тезисов, которые лежат в его основе. Мы не можем ни проповедовать, ни поощрять антисемитизм, как не можем представить себе подавление одной национальности другой в будущем свободном союзе свободных государств, который, как я глубоко убежден, возникнет на территории нынешнего Советского Союза», — сказал Малышкин.
«А отношение к союзникам?» — спросил я. «Я глубоко убежден, что народы России не имеют никакой вражды к союзникам. Однако я считаю, что союзники делают глубочайшую ошибку, помогая своему потенциальному врагу, за которую им дорого придется заплатить в будущем. Своей помощью Сталину они хотят ускорить момент победы над немцами и тем самым предотвратить пролитие большого количества крови своих граждан. Однако им рано или поздно придется схватиться с большевиками в единоборстве, и тогда потекут реки крови». Эти пророческие слова Малышкина произвели на меня большое впечатление, и я их тогда же записал в своем дневнике.
Беседа с Малышкиным и Закутным, которая велась в весьма откровенных тонах, убедила меня, что войти в Комитет необходимо. Я попросил перед уходом у Малышкина список членов Комитета и увидел среди них много знакомых разных профессий и социального положения. Пообещавши на следующий день дать окончательный ответ, я откланялся. (В скобках более поздняя приписка: «Подробнее относительно принципа организации Комитета».)
На следующее утро я отправился поговорить с одним пастырем, отцом Адрианом, которого я знал еще по Киеву и мнением которого очень дорожил. Я рассказал о предложении, которое мне сделано, и о тех сомнениях, которые обуревали меня и не позволяли мне с легким сердцем согласиться на такой ответственный шаг. У меня не могли изгладиться из памяти те ужасы, которые мне пришлось пережить и видеть во время ареста в гестапо; еще свежи были воспоминания об обмане нацистов, которые уже раз обещали населению освобождение от одного террора, с тем чтобы дать взамен свой. И согласно Козьме Пруткову: «Единожды солгавши — кто тебе поверит». Кроме того, вступая в Комитет, я прямо или непрямо связывал себя с военной противоболыпевистской акцией, следовательно, одобрял формирование частей РОА, предназначенных, как некоторые говорили, для братоубийственной войны. И, наконец, вступая в Комитет, я как бы вступал в союз с нацистами, кривя сердцем, так как их расистскую, разбойничью «культуртрегерскую» политику я глубоко ненавидел и презирал. Всё это рассказал батюшке и просил его совета и благословения.
«Тяжкое испытание послал Всемогущий Бог народам России, — сказал отец Адриан. — Тяжки те жертвы, которые они понесли, и одному Богу известно, сколько еще страданий им предстоит на этом крестном пути. Кремлевские атеисты, руководимые гордыней ложного превосходства разума над духом, поработили наши народы, отняв у них право распоряжаться своей судьбой. Сотнями тысяч гибнут лучшие люди народов России в ссылках, концентрационных лагерях, на плахе, гибнут за то только, что осмелились в той или иной степени поднять свой голос протеста против безбожного режима. Поэтому всякий христианин обязан бороться против этого мирового зла, бороться даже с мечом в руках, ибо если победят большевики во всем мире, то наступит царство антихриста. Я благословляю тебя, сын мой, войти в Комитет и приложить все силы к тому, чтобы облегчить страдания наших народов и здесь на чужбине, и в будущем — на освобожденной родине. Посмотри, с какой надеждой и радостью встретили весть об образовании Комитета наши «остарбайтеры», независимо от национальностей, несмотря на то, что кому как не им не любить немцев, а ведь голос народа — голос Божий. Вступая в Комитет, ты заключаешь союз с немцами не ради их дела, а ради своего святого дела — борьбы со Сталиным и его заплечных дел мастерами. Разве большевики оставили нам какую-нибудь иную возможность легальной борьбы, кто же нас осмелится осудить, если мы сейчас поднимаем свой голос протеста?»
Долго еще говорили мы с батюшкой, и в конце концов я ушел с окончательным решением вступить в Комитет. Отец Адриан благословил меня, я приложился к раке с мощами Великомученицы Варвары, с
