сторону фронта психологической войны. Но контролируемыми и финансирующимися соответствующими западными структурами. По этому поводу в плане «Дропшот» не двусмысленно отмечалось: «Эффективного сопротивления или восстаний можно ожидать только тогда, когда западные союзники смогут предоставить материальную помощь и руководство, заверив диссидентов, что освобождение близко…»[215].
Спустя десятилетия, в 1990 году, Тенгиз Гудава в своей статье «Что мешает развалу советской империи», опубликованной в газете «Новое русское слово», напишет: «Только очень необъективный человек может утверждать, что в феномене столь выгодной Западу горбачевской перестройки не принадлежит одна из решающих ролей правозащитному движению в СССР. Сама «гласность», сама «демократизация» и прочие атрибуты горбачевизма — не что иное, как перепевы старых диссидентских мотивов. Но что без Запада само правозащитное движение в СССР?… Советского диссидентства без Запада не могло быть так же, как не может родиться от женщины ребенок без известного участия отца. Имена Солженицына, Буковского или Щаранского остались бы лишь в памяти их сокамерников да в архивах КГБ, если б не фактор Запада. Без этого фактора не было бы ни диссидентской литературы, ни «хельсинских групп», ни отказников, ни Вацлава Гавела, ни Леха Валенсы. Все погребли бы братские могилы ГУЛАГа, о котором бы толком даже никто ничего и не знал, ибо не было бы ни «Архипелага ГУЛАГ», ни «Колымских рассказов». Запад посредством своих «радиоголосов», правозащитных организаций, выступлений президентов и сенаторов, эмигрантской прессы и пр. ловил малейший единичный лучик инакомыслия в советском царстве тьмы, пропускал его через увеличительное стекло правозащитной политической доктрины, объединял — и возвращал Советам в виде мощного прожектора, что в итоге доконало коммунистов»[216].
Забегая вперед, заметим, что со временем «правозащитное движение» в СССР, «доконав коммунистов», взялось за российскую государственность.
Публицист А. Воеводин в этой связи пишет: «Однако правозащитники так и не поняли, что пути борцов, не важно, за чьи права, и нормальных людей порядком разошлись, и теперь господа правозащитники на своем бронепоезде, не слыша никого и не разбирая дороги, несутся в сторону огульного поношения всего, что происходит в России[217].
Другой журналист, Олег Попов, говоря об отечественных «борцах за права человека», справедливо замечает: «Посылая свои «свидетельства» в зарубежные и международные организации, обращаясь с заявлениями в Совет Европы с требованиями «наказать» Россию за ее «плохое поведение» в Чечне, исключить из ПАСЕ (С.А. Ковалев); выступая в подкомитете конгресса США о ситуации в Чечне и «состоянии со свободой слова в России» (Е.Г. Боннер, Л.А. Пономарев), правозащитники ставят себя ВНЕ российских высших и легитимных государственных институтов — Думы, правительства, Верховного суда. Иными словами, они ставят себя ВНЕ российской нации и тем самым, по существу, они ведут себя не как граждане Российской Федерации, а как граждане некоего всемирного государства. В своих статьях, выступлениях и интервью Е.Г. Боннер, С.А. Ковалев, А.П. Подрабинек, В.И. Новодворская, И.Ю. Алексеева настаивают на приоритете прав человека над государственным суверенитетом. В интервью радио «Свобода» (1998 г.) Е.Г. Боннер и С.А. Ковалев выражали желательность создания постоянно действующего международного механизма по принуждению «провинившихся» стран к выполнению обязанностей по соблюдению прав человека». Особенно ярко правозащитная деятельность «российских» борцов за свободу проявилась в период вооруженных конфликтов, в частности, в бывшей Югославии.
Вот простой пример из статьи того же Олега Попова: «Отношение многих правозащитников к США (а заодно и к России и Сербии) кратко, но недвусмысленно выразил С А. Ковалев, выступая в Русском центре Гарвардского университета (США). На вопрос, кто и как себя вел в косовском кризисе 1998–1999 гг., он ответил: «Лучше всех себя вели США и КЛА (албанская террористическая организация в Косове. —А.О.), а хуже всех Сербия и Россия…» И далее: «Чем безоговорочней и решительней тот или иной правозащитник поддерживал военную агрессию США и стран НАТО против Югославии, тем больше и сильнее он сегодня кричит о «геноциде» чеченского народа, о «зверствах российской военщины» в Чечне»[218].
Ни для кого сейчас не являются секретом источники финансирования правозащитного движения. Так, по словам лидера движения «За права человека» (в 1990-х гг. — один из руководителей партии «Демократическая Россия») Л.А. Пономарева: «Деньги мы вынуждены искать в достаточно ограниченном количестве мест — фактически это полтора десятка международных фондов, которые спонсируют правозащитное движение»[219].
К слову сказать, в отличие от российских «правозащитников», обеспокоенность «развитием агрессивной политики НАТО», в частности, по отношению к Сербии, выразили некоторые объединения русской эмиграции. Так, например, Конгресс русских американцев осудил действия американских военных в Югославии, а его президент П. Будзилович даже отказался от престижного приглашения стать почетным членом комитета по празднованию пятидесятой годовщины НАТО[220] .
Но вернемся в эпоху холодной войны.
По словам бывшего главы Управления по делам СССР ЦРУ Гарри Розицкого, первые связи с диссидентскими группами в Москве были установлены на Московском международном фестивале молодежи в 1957 году. Спустя два года во время выставки ЮСИА в Москве в руки американских разведчиков попали и первые экземпляры подпольной литературы и нелегальных студенческих журналов. Это, по словам Г. Розицкого, «ознаменовало начало публикации советских подпольных материалов на Западе»[221].
Отметим, что издание «нужных» книг являлось (и является) важной составляющей психологической войны. В докладе сенатской комиссии Ф. Черча, занимавшейся в 1975 году расследованием деятельности ЦРУ, приводятся слова одного из начальников Управления специальных операций ЦРУ. Еще в 1961 году он заявил:
«Книги отличаются от всех иных средств массовой пропаганды прежде всего тем, что даже одна книга может изменить отношение и поведение читателя в такой степени, на которую не могут подняться ни газеты, ни радио, ни телевидение или кино… Это, конечно, верно не для всех книг, и не всегда, и не в отношении всех читателей, но это случается достаточно часто. Поэтому книги являются самым важным орудием стратегической (долговременной) пропаганды».
По словам этого компетентного, но не названного в официальной американской публикации лица, ЦРУ следующим образом использовало книги в «специальных операциях»:
а) организовывало публикацию и распространение книг за рубежом, не раскрывая при этом американского влияния, тайно субсидируя иностранных издателей и продавцов книг;
б) публиковало книги, которые «не заражены» любыми открытыми связями с правительством США, особенно если положение автора «деликатно»;
