– Да, сэр, – сказал Уотсон и Джек ясно представил, как мысленно тот прибавил: «
– Хорошей вам зимы, мистер Уллман.
– О, в этом я сомневаюсь, – высокомерно ответил тот.
Уотсон отворил одну створку большой парадной двери, ветер взвыл громче и принялся трепать воротник его куртки. – Ну, ребята, поосторожней, – сказал он.
Ответил Дэнни:
– Да, сэр.
Уотсон, чей не столь уж далекий предок владел отелем, застенчиво проскользнул в дверь. Она закрылась за ним, заглушив ветер. Они все вместе посмотрели, как Уотсон простучал поношенными черными ковбойскими сапогами по широким ступеням парадного крыльца. Пока он пересекал стоянку и забирался внутрь своего пикапа «Интернэшнл харвестер», у его ног крутились хрупкие желтые листья осины. Он завел машину, из заржавленной выхлопной трубы вылетел синий дымок. Пока машина задним ходом выезжала со стоянки, все молчали, словно находясь во власти заклятия. Грузовичок Уотсона исчез за выступом холма, а потом появился снова, маленький, на главной дороге. Он держал курс на запад.
На мгновение Дэнни почувствовал, что одинок как никогда в жизни.
13. Парадное крыльцо
Семейство Торрансов стояло на длинном парадном крыльце отеля «Оверлук», словно позируя для семейного портрета: в центре – Дэнни в застегнутой курточке, которая с прошлой осени стала мала и уже протиралась на локтях; позади него – Венди, опустившая руку ему на плечо; слева от мальчика – Джек, чья ладонь невесомо покоилась на макушке сына.
Мистер Уллман в дорогом коричневом мохеровом пальто, застегнутом на все пуговицы, на шаг поотстал. Солнце, уже совсем скрывшееся за горами, обвело вершины золотой огненной каймой, а падающие от предметов тени сделало длинными и лиловыми. На стоянке осталось только три машины: здешний грузовичок, «Линкольн-континенталь» Уллмана и видавший виды фольксваген Торранса.
– Ну, вот ключи, – сказал Уллман Джеку. – Вы все поняли насчет котла и топки?
Джек кивнул, чувствуя к Уллману что-то вроде искреннего сочувствия. В этом сезоне дела закончились, клубок смотали до 12 мая будущего года – не до 11, не до 13 – и отвечающий за все Уллман, Уллман, говорящий об отеле тоном, в котором звучала несомненная страсть, не мог не поискать недочетов.
– Думаю, я справлюсь как следует, – сказал Джек.
– Хорошо. Буду с вами в контакте. – Но он по-прежнему медлил, будто ждал, что ветер придет на помощь и, может быть, отнесет его к машине. Уллман вздохнул. – Ну, ладно. Желаю хорошо провести зиму, мистер Торранс, миссис Торранс. И тебе, Дэнни.
– Спасибо, сэр, – сказал Дэнни. – И вам тоже.
– Сомнительно, – еще раз сказал Уллман, и это прозвучало грустно. – Этот отель во Флориде, если говорить начистоту, настоящая помойка. Убиваешь время на суету. «Оверлук» – вот мое настоящее дело. Хорошенько заботьтесь о нем для меня, мистер Торранс.
– Надо думать, будущей весной, когда вы вернетесь сюда, он окажется на месте, – сказал Джек, а в мозгу Дэнни молнией промелькнула мысль
(а мы?)
и пропала.
– Конечно. Конечно, он окажется на месте.
Уллман посмотрел на детскую площадку, где под ветром потрескивали кусты-животные. Потом еще раз деловито кивнул.
– Тогда – до свидания.
Он быстро и чопорно прошагал к своему автомобилю – до смешного большому для такого маленького человека – и скрылся внутри. Заурчал, оживая, мотор «линкольна», а когда он выбирался из своего стойла на паркинге, вспыхнули задние фары. Машина отъехала и Джек сумел прочесть маленькую табличку над местом ее стоянки: «ТОЛЬКО ДЛЯ МАШИНЫ МИСТЕРА УЛЛМАНА, УПР.»
– А как же, – тихо произнес Джек.
Они провожали его взглядами, пока машина не исчезла из вида, съехав вниз по восточному склону. Когда она пропала, все трое переглянулись – молча, почти испуганно. Они остались одни. По аккуратно подстриженной лужайке, не предназначенной для глаз постояльцев, стайками бесцельно носились листья осины, они кружились, едва касаясь земли. Кроме них троих некому было увидеть, как осенняя листва крадется по траве. От этого у Джека возникло странное ощущение – как будто он уменьшался и его жизненная сила съеживалась в жалкую искорку, зато отель и его территория удваивались в размерах, становились зловещими, и их мрачная неодушевленная сила превращала его, Джека, семью в карликов.
Потом Венди сказала:
– Посмотри-ка на себя, док. У тебя из носа течет, как из пожарного шланга. Пошли-ка внутрь.
И они пошли внутрь, решительно закрыв дверь перед непрекращающимся воем ветра.
Часть третья
ОСИНОЕ ГНЕЗДО
14. На крыше
–
Выкрикнув эти слова одновременно с болью и с удивлением, Джек Торранс с размаху шлепнул правой рукой по синей рабочей ковбойке, прогоняя крупную сонную осу, ужалившую его. Потом со всей возможной скоростью полез вверх по крыше, поглядывая через плечо, не поднимаются ли из вскрытого им гнезда братишки и сестренки этой осы, чтобы принять бой. Если так, дело могло принять плохой оборот – гнездо находилось на пути к лестнице, а люк, ведущий на чердак, был заперт изнутри. Падать пришлось бы с высоты семидесяти футов на зацементированную веранду между зданием отеля и лужайкой.
Прозрачный воздух над гнездом был неподвижным, непотревоженным.
С отвращением присвистнув сквозь зубы, Джек уселся, оседлав гребень крыши, и осмотрел указательный палец правой руки. Тот уже начал опухать, и Джек счел, что следует попытаться проползти мимо гнезда к лестнице, чтоб спуститься и приложить к пальцу лед.
Было двадцатое октября. Венди и Дэнни уехали в Сайдвиндер на здешнем грузовичке (стареньком, тарахтящем «додже», которому все-таки доверять можно было больше, чем фольксвагену – тот теперь мрачно хрипел, будто на последнем издыхании), чтоб купить три галлона молока и сделать кое-какие покупки к Рождеству. Закупать подарки было рановато, но невозможно было сказать, когда окончательно выпадет снег. Заморозки уже начались, а дорога к «Оверлуку» кое-где стала скользкой от пятен наледи.
Пока что стояла сверхъестественно красивая осень. Все три недели, что Торрансы провели здесь, один золотой денек сменялся другим. Прохладный, бодрящий утренний воздух днем прогревался до шестидесяти с хвостиком – это как нельзя лучше подходило для того, чтоб взобраться на покатую крышу западного крыла «Оверлука» и перестелить там черепицу. Джек честно сознался Венди, что работу можно было закончить еще четыре дня назад, только он посчитал, что спешить некуда. Вид, открывавшийся
