о вас все: и какой сок вы пьете по утрам, и какой размер трусов носите. Вами интересуется общественность, Амберсон, но ни в коем случае не полиция. Вы не застрелили свою подругу, вы даже не застрелили Освальда.
— Я пытался. Если бы не промахнулся, она бы не погибла.
— На этот счет я бы не особенно себя винил. Помещение там большое, а точность револьвера тридцать восьмого калибра с расстоянием резко падает.
Это правда. Стрелять надо менее чем с пятнадцати ярдов. Так мне говорили, и не раз. Но я этого не сказал. Я полагал, что мое короткое знакомство со специальным агентом Джеймсом Хости почти закончено. И мне хотелось побыстрее поставить точку.
— За вами ничего нет. Все, что вам нужно, так это найти место, где ваши люди смогут забрать вас и переправить в землю призраков.
В моем случае под землей призраков подразумевалось будущее, отстоящее на сорок восемь лет. Туда вела 'кроличья нора'. При условии, что она находилась на прежнем месте.
— Уверен, что все будет хорошо.
— Да уж, вам лучше быть в этом уверенным. Если вы попытаетесь ударить нас, мы ударим с удвоенной силой. Мистер Гувер… скажем так, директор не из тех, кто прощает.
— Скажите мне, как выбраться из отеля.
— Вы наденете эту одежду рабочего кухни, сеточку для волос, очки. Этот ключ от служебного лифта. Он доставит вас на первый этаж. Вы пройдете через кухню и выйдете через дверь черного хода. Пока все ясно?
— Да.
— Вас будет ждать автомобиль Бюро. Сядете на заднее сиденье. С водителем не разговаривайте. Это не лимузин. Вас доставят на автовокзал. Водитель предложит вам три билета. До Тампы на двадцать три сорок, до Литл-Рока на двадцать три пятьдесят и до Альбукерке на ноль часов двадцать минут. Я не хочу знать, какой автобус вы выберете. А вы должны знать, что на этом наше сотрудничество заканчивается. Потом не попадаться никому на глаза — ваша забота. И разумеется, тех, на кого вы работаете.
— Разумеется.
Зазвонил телефон.
— Если это какой-то хитрожопый репортер, который нашел способ дозвониться до вас, пошлите его подальше, — бросил Хости. — А если скажете хоть слово о том, что я здесь, я перережу вам глотку.
Я подумал, что он шутит, но полной уверенности не было. Взял трубку.
— Я не знаю, кто вы, но я очень устал, а потому…
Женский голос с придыханием ответил, что не задержит меня надолго. Глядя на Хости, я беззвучно произнес: 'Джеки Кеннеди'. Он кивнул и плеснул в стакан моего шампанского. Я отвернулся, словно мог помешать Хости подслушивать наш разговор, стоя к нему спиной.
— Миссис Кеннеди, вы могли бы и не звонить, но говорить с вами для меня большая честь.
— Я хотела поблагодарить вас за то, что вы сделали. Я знаю, мой муж уже поблагодарил вас от нас обоих, но… мистер Амберсон… — Первая леди заплакала. — Я хочу поблагодарить вас от наших детей, которые могут сегодня пожелать спокойной ночи матери и по телефону — отцу.
Каролин и Джон-Джон. До этого момента я о них и не думал.
— Миссис Кеннеди, я вам очень признателен.
— Как я понимаю, вы собирались жениться на молодой женщине, которая погибла.
— Совершенно верно.
— У вас, должно быть, разбито сердце. Пожалуйста, примите мои соболезнования… этого мало, я знаю, но это все, что я могу предложить.
— Спасибо вам.
— Если бы я могла изменить то, что произошло… если бы я могла повернуть время вспять…
— Я понимаю. Спасибо вам.
Мы поговорили еще какое-то время. Этот разговор оказался для меня более сложным, чем с президентом Кеннеди в полицейском управлении. Отчасти потому, что тот казался грезой, а этот — нет, но, думаю, главным образом из-за страха, который я слышал в голосе Жаклин Кеннеди. Она, похоже, в полной мере осознавала, какой тонкий волосок отделял их от смерти. По его голосу я этого не ощутил. Он как раз верил, что осчастливлен и благословлен провидением, может, даже бессмертен. Ближе к завершению нашего разговора я попросил ее проследить за тем, чтобы до конца президентского срока ее муж больше не разъезжал в открытых лимузинах.
Она заверила меня, что так и будет, поблагодарила вновь. Я еще раз сказал, что рад ее звонку, и положил трубку. Оглянувшись, увидел, что один. В какой-то момент моего разговора с Жаклин Кеннеди Хости ушел. От него остались два окурка в пепельнице, недопитый стакан шампанского и еще одна записка, лежавшая рядом с блокнотом, в котором я написал письмо.
Может, он и сожалел, но сожаления дешевы, ведь так? Сожаления очень дешевы.
Я надел униформу кухонного рабочего и спустился на первый этаж на лифте, в котором пахло куриным супом, соусом барбекю и 'Джеком Дэниелсом'. Когда двери открылись, быстрым шагом прошел по жаркой, благоухающей множеством ароматов кухне. Не думаю, чтобы кто-нибудь посмотрел на меня.
Вышел в переулок, где парочка алкашей рылась в мусорном баке. И они не глянули на меня, хотя подняли головы, когда небо на мгновение осветила молния. Неприметный 'Форд'-седан стоял у въезда в переулок. Двигатель работал на холостых оборотах.
Я сел на заднее сиденье, и автомобиль тут же тронулся с места. По пути к автовокзалу 'Грейхаунд' водитель произнес только одну фразу: 'Похоже, дождь собирается'.
Он предложил мне три билета, как покерную комбинацию бедняка. Я выбрал Литл-Рок. До отправления автобуса оставался примерно час. Я пошел в сувенирный магазин и купил дешевый чемодан. Если бы все прошло хорошо, он бы понадобился для кое-каких вещей. Многого я покупать не собирался: в моем доме в Сабаттусе меня дожидалась самая разнообразная одежда, и хотя дом этот отстоял от меня чуть ли не на пятьдесят лет, я рассчитывал попасть туда менее чем через неделю. Такой парадокс наверняка понравился бы Эйнштейну, и в моем усталом, скорбящем разуме не возникло и мысли, что — с учетом 'эффекта бабочки' — дом этот будет принадлежать уже не мне. Если его вообще построят.
Я купил газету, экстренный выпуск 'Грязь гералд'. С одной-единственной фотографией на первой полосе, может, случайно снятой профессионалом, а скорее, счастливчиком-зрителем, Кеннеди наклонялся над женщиной, с которой я недавно говорил, и ее розовый костюм не пятнала кровь, когда она наконец-то сняла его этим вечером.
Джон Ф. Кеннеди своим телом прикрывает жену, когда президентский лимузин уносится с места, где едва не произошла национальная катастрофа, гласила подпись. Над фотографией красовался заголовок, набранный тридцать шестым кеглем. Места хватило, потому что он состоял из одного слова: СПАСЕН!
Я раскрыл вторую страницу и увидел другой фотоснимок. Сейди, невероятно молодая и невероятно красивая. Она улыбалась. Передо мной вся жизнь, говорила эта улыбка.
Сидя на стуле из деревянных планок среди мельтешения ночных путешественников — кричали дети, смеялись солдаты с вещмешками, напивались бизнесмены, объявляли по громкой связи прибытие и отбытие автобусов, — я осторожно складывал газетную страницу по контуру фотографии, чтобы вырвать ее, не попортив лицо. Когда мне это удалось, долго смотрел на нее, после чего убрал в бумажник. Газету выкинул. Остальное не представляло для меня интереса.
Посадку на автобус в Литл-Рок объявили в двадцать минут двенадцатого, и я присоединился к толпе, собравшейся у соответствующего выхода. Если не считать очков, я не делал никаких попыток изменить внешность, но никто не проявил ко мне особого интереса. Еще одна капелька в потоке Путешествующей Америки, ничем не отличающаяся от любой другой.
Сегодня я изменил ваши жизни, думал я, наблюдая за теми, кто вместе со мной переходил в день
