Утром двадцать седьмого августа я сидел за столом в одних баскетбольных трусах, работал над «Местом убийства», когда позвонили в дверь. Я нахмурился. Все-таки воскресенье, и совсем недавно я слышал призывный звон колоколов, а большинство моих знакомых посещало один из четырех или пяти городских домов Господа.
Я натянул футболку и пошел к двери. На пороге стояли тренер Борман и Эллен Докерти. Ранее она возглавляла кафедру домоводства, а на ближайший учебный год ее назначили исполняющей обязанности директора ДОСШ: никто не удивился, что Дек подал заявление об уходе в тот же день, когда Мими подала свое. Несмотря на жару, тренер вырядился в темно-синий костюм и яркий галстук, очень напоминавший удавку. На Эллен был строгий серый костюм с кружевами на шее. Оба выглядели серьезными. Первой мне в голову пришла безумная, но показавшаяся весьма убедительной мысль: Они знают. Каким-то образом они узнали, кто я и откуда, и пришли, чтобы сказать мне.
Губы тренера Бормана дрожали, глаза Эллен блестели, хотя она и не плакала. Тут я все понял.
— Мими?
Тренер кивнул.
— Дек позвонил мне. Я заехал за Элли — обычно отвожу ее в церковь, — и мы решили сообщить людям. Сначала тем, кого она любила больше всего.
— Печальная весть, — вздохнул я. — Как Дек?
— Вроде бы держится, — ответила Эллен, строго взглянув на тренера. — Во всяком случае, по его словам.
— Да, он в порядке, — подтвердил тренер. — Конечно, расстроен ужасно.
— Это естественно, — кивнул я.
— Он собирается ее кремировать. — Эллен неодобрительно поджала губы. — Говорит, что такова ее воля.
Я на мгновение задумался.
— Мы должны провести специальное собрание, как только начнется учебный год. Вечер памяти. Мы можем это сделать? Люди выскажутся. Может, организуем небольшое слайд-шоу? У многих наверняка есть ее фотографии.
— Блестящая идея, — вырвалось у Эллен. — Вы сможете этим заняться, Джордж?
— Буду счастлив.
— Привлеките к этому мисс Данхилл. — И прежде чем у меня возникли подозрения о продолжении сводничества, Эллен добавила: — Я думаю, будет неплохо, если мальчики и девочки, которые любили Мимс, узнают, что ее протеже помогала готовить вечер памяти. И Сейди от этого будет польза.
Безусловно. Доброе отношение с самого начала учебного года никому из новеньких не мешало.
— Хорошо, я с ней поговорю. Огромное спасибо вам обоим. С вами все в порядке?
— Конечно, — сипло ответил тренер, губы его все еще подрагивали. За это я испытывал к нему самые теплые чувства. Они медленно пошли к автомобилю, припаркованному у тротуара. Тренер поддерживал Эллен под локоток. И за это я тоже его любил.
Я закрыл дверь, сел на скамью в крошечной прихожей и подумал о Мими, говорившей, что она огорчится, если я не поставлю пьесу для старшеклассников. Или не подпишу контракт о зачислении в штат, хотя бы на год. Или не приду на вечеринку по случаю ее свадьбы. Я подумал о Мими, которая полагала, что роману «Над пропастью во ржи» самое место в школьной библиотеке, и которая не возражала против того, чтобы субботним вечером заняться гимнастикой под одеялом. Таких, как она, дети долго помнят после окончания учебы и приходят повидаться. Такие, как она, иногда возникают в жизни ученика в критический момент и помогают найти и принять единственно правильное решение.
Каждый учитель знает: одежда — не только то, что надеваешь на тело свое, и еда — не только то, что кладешь в рот. Миз Мими кормила и одевала многих. Включая меня. Я сидел на скамье, купленной на блошином рынке в Форт-Уорте, наклонив голову и закрыв лицо руками. Думал о ней, и меня переполняла печаль, но глаза оставались сухими.
Я не из плаксивых.
Сейди сразу согласилась помочь мне с организацией мемориального собрания. Последние две недели этого жаркого августа мы ездили по городу, составляя список выступающих. Я подрядил Майка Кослоу прочитать притчу, в которой шла речь о добродетельной жене, а Эл Стивенс вызвался рассказать историю — сам я от Мими ее не слышал — о том, как она придумала название «Вилорог-бургер» его specialite de la maison[109]. Мы также собрали более двухсот фотографий. На моей любимой Мими и Дек танцевали твист. По ней чувствовалось, что она получает удовольствие. Он же выглядел так, будто ему в зад вставили толстую палку. Мы разглядывали фотографии в школьной библиотеке, где на столе старшего библиотекаря табличка «МИСС ДАНХИЛЛ» сменила «МИЗ МИМИ».
В этот период мы с Сейди не целовались, не держались за руки, не смотрели друг другу в глаза, а если наши «взгляды и встречались, то на короткие мгновения. Она не говорила ни о неудачном замужестве», ни о причинах, побудивших ее перебраться в Техас из Джорджии. Я молчал о романе и моем выдуманном прошлом. Мы говорили о книгах. Мы говорили о Кеннеди, внешнюю политику которого она полагала шовинистической. Мы обсуждали зарождавшееся движение борьбы за гражданские права. Я рассказал ей о доске, переброшенной через ручеек на дне оврага за автозаправочной станцией «Хамбл ойл» в Северной Каролине. Она рассказала, что видела такие же туалеты для цветных в Джорджии, но верила, что их дни сочтены. Она предполагала, что обучение в одной школе черных и белых неизбежно, но, вероятно, не раньше середины семидесятых. Я заверил ее, что все произойдет раньше благодаря активным действиям нового президента и его младшего брата, занявшего пост генерального прокурора.
Она фыркнула.
— У тебя больше доверия к этому улыбающемуся ирландцу, чем у меня. Скажи мне, он когда-нибудь стриг волосы?
Мы стали друзьями — не любовниками. Иногда она обо что-то спотыкалась (в том числе и о свои ступни, достаточно большие), и дважды я ее ловил, но первый раз получился самым памятным. Иногда она заявляла, что умрет, если не затянется сигаретой, и я сопровождал ее в ученическую курилку за металлическим ангаром.
— Я буду жалеть, что нельзя прийти сюда в старых джинсах и развалиться на скамейке, — как-то сказала она. Примерно за неделю до начала учебного года. — В учительских всегда такая духота.
— Придет день, когда все переменится. Курение запретят на территории школы, как для учителей, так и для учеников.
Сейди улыбнулась. У нее это получалось хорошо, спасибо пухлым и ярким губам. И джинсы, должен отметить, отлично на ней сидели. Само собой — длинные, длинные ноги и аппетитная попка.
— Общество, освободившееся от сигарет. Негритянские и белые дети, обучающиеся бок о бок в полной гармонии… Неудивительно, что ты пишешь роман. У тебя чертовски богатое воображение. Что еще ты увидел в своем хрустальном шаре, Джордж? Ракеты, летящие к Луне?
— Конечно, но, вероятно, чуть позже десегрегации; Кто тебе сказал, что я пишу роман?
— Миз Мими. — Сейди затушила окурок об одну из шести пепельниц-урн. — Она сказала, что роман хороший. И раз уж речь зашла о миз Мими, думаю, нам надо вернуться к работе. Мы ведь почти закончили с фотографиями?
— Да.
— Ты уверен, что слайд-шоу под мелодию из «Вестсайдской истории» не будет очень уж сентиментальным?
Я думал, что ничего сентиментальнее слайд-шоу под «Где-то» быть не может, но, по словам Эллен Докерти, речь шла о любимой песне Мими.
Я поделился этим с Сейди, и она рассмеялась.
— Я не очень хорошо ее знала, но на нее это совершенно не похоже. Может, это любимая песня
