Проснувшись утром, он увидел на полу возле матраса два вареных яйца и чай. Он поел и затем почти целый час читал два старых журнала, найденные им на шкафу. Чтение не принесло желанного покоя, и он решил сделать несколько упражнений на растяжку. Разогревшись он свернул журнал и, пользуясь им как палкой, проделал некоторые движения из эскримы. Закончил он тренировку весь в поту, но чувствовал себя почти как в молодые годы. Почти.
Его дважды выводили из комнаты. Один раз – в ванную, другой раз – на допрос. Допрос проводила новая группа – трое полицейских, которых он раньше не видел. Но все оставалось прежним: вопросы о пожаре, угрозы упрятать его в тюрьму за убийство проститутки и двух ее партнеров.
Прежним оставался и его стол: чай и вареные яйца были вполне съедобны, хотя и начинали ему надоедать. ДиПалма как раз очищал одно из двух поданных ему на обед яиц, когда поступил приказ. С наступлением темноты его должны были перевезти в другое место. Эта новость вызвала у него приступ подозрительности и начисто отбила аппетит.
Группа, допрашивавшая его последней, при поддержке вооруженных полицейских в форме сопровождала ДиПалму на втором этапе его путешествия в никуда. Колонна из трех машин, в одной из которых сидел ДиПалма, с бешеной скоростью мчалась по дорогам Манилы, не останавливаясь на красный свет, на какие-то дюймы избегая столкновения с другими машинами, и всю дорогу держала сидящего на заднем сиденье ДиПалму в напряжении. Не, украшало поездку и то, что изо рта сидевшего рядом с ДиПалмой полицейского несло так, словно он жевал собственные носки.
ДиПалма расслабился, когда убедился, что они не выехали за черту города: по крайней мере, его не собираются вывозить куда-нибудь в сельскую местность, чтобы всадить ему пулю в лоб. К тому же колонна путешествовала недолго. Через двадцать минут она остановилась перед полицейским участком напротив пиццерии «Шейки», что на Мабини-стрит. Сегодня ДиПалме повезло. Завтра – это уже другая история.
Его заставили – не очень вежливо – войти в полицейский участок; он едва не упал, когда кто-то толкнул его, – верный признак того, что везенью его приходит конец. Если они так с ним обращаются, значит им наплевать на то, кто он такой.
В участке ДиПалма с руками в наручниках за спиной в сопровождении полицейских, подгоняемый толчками, двигался по темному коридору к комнате, сквозь матовые стекла двери которой проникал свет. Один из полицейских прошел вперед и открыл дверь. Он посторонился, пропуская ДиПалму, руки которого, ободранные наручниками, кровоточили, он не удержался на ногах, упал на колени. Из-за стола мужской голос произнес:
– Снимите наручники.
В комнате находились с полдюжины человек: все внимательно глядели на небритого, нечесаного и очень раздраженного ДиПалму.
Среди них был Барри Оменс.
17
В номере отеля было совершенно темно. Растревоженный Тодд не мог заснуть, лежа на кровати, под окном, выходившим на мост Макартура. Ему казалось, он горит в огне, но еще через несколько мгновений его охватывал ледяной холод, заставлявший стучать зубами. Даже сердце его встрепенулось от холода.
Он знал, что с ним происходит, но был не в силах остановить это. Им завладевал дух самурая, который умер четыреста лет назад. Одновременно его охватил страх быть покоренным демоном Ики-ре. Порожденный злыми мыслями Ики-ре, этот злой дух, метался в поисках пристанища в чем-то столь же жестоком и коварном, как он сам. Страх Тодда только увеличивал растущую опасность.
На другой кровати возле двери, свернувшись калачиком под сиреневой простыней, крепко спала Джоун. Лицо ее было обращено к Тодду. Бенджи спал в соседней комнате. Через шесть часов им надо быть в манильском международном аэропорту, откуда в пять утра они вылетят в Нью-Йорк. Барри Оменс взял на себя заботу о билетах для них. Днем Тодд и его друзья встретились с инспектором АБН в ресторане возле вековых развалин форта Сантьяго, что на Адуана-стрит.
– Фрэнк хочет, чтобы вы все завтра покинули с ним Манилу, – сказал Оменс. – Билеты оплачивает его телекомпания. Вы получите их в кассе бронирования «Пан-Уорлд». Билеты выписаны на мое имя. Фрэнка выпускают при условии, что он немедленно покинет страну. Вот почему из полицейского участка его повезут прямо в аэропорт. Он будет находиться под стражей до самой посадки.
Бенджи сказал:
– А как же его багаж? Ему не нужно собрать вещи?
Оменс покачал головой.
– Копы сами соберут их и привезут в аэропорт. Если он не улетит утренним специальным рейсом, его ожидают неприятности. Они хотели выслать его из города еще вчера. Ему не дадут времени ни написать письмо, ни высморкаться. Бон вояж, гуд бай и ауфвидерзеен.
Оменс откинулся в кресле и начал вертеть в руке вилку; глаз его почти не было видно под большими нависшими веками.
– Ты пойми вот что, Тодд. Твой отец обладает большим влиянием, и есть люди, которые боятся его, как огня. Даже я удивился. Как только я узнал, где они его прячут, я сообщил в посольство. Боже, что тут началось. Не теряя ни минуты, они позвонили сенатору Карекио, и тот быстро сдвинул дело с мертвой точки. А я тем временем, – продолжал Оменс, – поехал в участок и стал требовать, чтобы мне немедленно устроили встречу с Фрэнком. Мы должны работать вместе, сказал я копам. А что это за совместная работа, когда вы задерживаете одного из моих парней? В этот момент появляется кто-то из посольства и начинает взволнованным голосом интересоваться, как там обращаются с Фрэнком. Позднее я узнал, что Карекио и вице-президент позвонили филиппинскому послу в Вашингтоне. Телекомпания Фрэнка подняла грандиозный шум. Мы начали действовать здесь, а приятели Фрэнка тем временем оказывали давление на филиппинские власти из Штатов. Это надо было видеть, поверьте.
Оменс бросил вилку на стол и ухмыльнулся.
– Никто не сравнится с твоим отцом в умении налаживать контакты. Никто. Поэтому он и стал великим копом. Он знает всех.
Тодд сказал:
– Вы так и не догадались, кто мог сообщить вам, где искать моего отца?
Оменс покачал головой.
– Два дня назад мне позвонила женщина, не назвавшая своего имени. Знаю только, что она была филиппинка. Сказала – и бросила трубку. Но я думаю, ей суфлировали. Кто-то стоял рядом и подсказывал, что ей говорить. И мне кажется, этот кто-то был полицейский.
Бенджи сказал:
– Почему вы так думаете?
– Для того, чтобы знать, что происходит с Фрэнком, нужно было находиться возле него. А это значит быть полицейским. Эта женщина лепетала что-то о том, что в шесть ноль-ноль утра его собираются перевезти в другое место и что его задержали, не предъявив обвинения. Так выражаться мог только полицейский.
Оменс посмотрел на Тодда.
– Он тебе рассказывал о какой-нибудь знакомой женщине в Маниле? О женщине, связанной с полицией, секретарше, например?
– Нет, не говорил.
– Я так и предполагал. Они не дали мне поговорить с Фрэнком наедине, и я не смог спросить его, кто звонил мне. Но у меня создалось впечатление, что он знает, кто сообщил мне о нем. Кстати, раз мы уже заговорили об информации, то как, ребята, у вас прошла вчерашняя встреча? Вы вчера так резко удрали из отеля, словно за вами гналась стая голодных волков.
Бенджи ухмыльнулся, но промолчал. Тодд сказал:
– Да, нормально.
Оменс попытался придать своему голосу небрежный тон.
– Ну, и что вам удалось получить?
– Очень важную информацию, – сказал Тодд. – Она ясно показывает, что мистер Берлин и Линь Пао
