Мне бы вернуться в Кливс Милс учителем старших классов и жить себе в своей норке. И приберечь свои озарения для футбольных баталий.
Пожалуй, на сегодня хватит. Надеюсь, ты весело провела рождество вместе с Уолтом и Денни, и теперь вы (по крайней мере Уолт, судя по твоему письму) с нетерпением ждете года Великого Двухсотлетия и грядущих выборов. Рад был узнать, что твоего супруга выдвинули в сенат штата, но ты, Сара, стучи по дереву – 1976 год не обещает быть триумфальным для слонофилов. Благодарственные письма шлите слонику в Сан-Клементе[13].
От папы привет и спасибо за карточку Денни, который, надо сказать, произвел на него впечатление. Я присоединяюсь. Спасибо за письмо и за излишние волнения (излишние, но очень трогательные). Я держусь молодцом и мечтаю поскорее снова впрячься в работу.
Всего тебе самого хорошего,
29 декабря 1975 г.
Дорогой Джонни, за шестнадцать лет моего пребывания на административном посту в школе ни одно письмо, пожалуй, не давалось мне с таким трудом и душевной болью. И не только потому, что Вы хороший друг, но и потому, что Вы – чертовски хороший преподаватель. Этим, правда, не подсластишь пилюлю, так стоит ли пытаться?
Вчера вечером состоялось специальное заседание школьного совета (по просьбе двух членов, чьих имен я не стану называть, – они входили в совет еще при Вас, так что Вы, думаю, догадаетесь, о ком речь), и пятью голосами против двух было решено ходатайствовать об аннулировании Вашего контракта. Основание: Вы слишком противоречивая фигура, чтобы быть хорошим преподавателем. Все это так гадко, что я сам едва не подал в отставку. Если бы не Морин и дети, скорее всего этим бы и кончилось. Вот ведь свинство. Похуже, чем запрещение романов «Кролик, беги!» и «Над пропастью во ржи». Куда хуже. Хоть нос затыкай.
Я им так и сказал, но с равным успехом я мог говорить с ними на эсперанто или на тарабарском языке. Им достаточно того, что Ваша фотография была в «Ньюсуик» и в «Нью-йорк таймс», а сама история в Касл-Роке освещалась телевидением на всю страну. Слишком противоречивая фигура! Да, эти пятеро ветхозаветных старцев – из тех, кого длинные волосы учеников занимают гораздо больше, чем их знания. Такие станут докапываться, кто из преподавателей балуется наркотиками, но и пальцем не пошевелят, чтобы достать современное оборудование для кабинетов.
Я написал резкий протест в Большой совет, и не исключено, что, если немного нажать на Ирвинга Файнголда, он тоже подпишет. Однако не хочу кривить душой: переубедить этих пятерых старцев нет ни малейшего шанса.
Мой вам совет, Джонни, наймите адвоката. Контракт – штука серьезная, и Вы наверняка сможете выжать из них все свое жалованье до последнего цента, независимо от того, переступите Вы порог класса в Кливс Милс или нет. И звоните мне без всякого стеснения. Поверьте, мне искренне жаль, что все так получилось.
Ваш друг
Дейв Пелсен
Джонни стоял возле почтового ящика и вертел в руках письмо Дейва. Он не верил своим глазам. Последний день уходящего 1975 года выдался ясный, с морозцем. Из носа у Джонни вырывались струйки пара.
– Ч-черт, – прошептал он. – Ах ты, ч-черт!
Еще до конца не осознав, что произошло, он нагнулся за остальной корреспонденцией. Как всегда почтовый ящик был забит до отказа. По случайности письмо Дейва торчало уголком наружу.
Обнаружилось сердитое извещение – от него требовали зайти наконец на почту за бандеролями (ох уж эти бандероли!) Муж бросил меня в 1969 году, вот его носки, скажите мне, где он, чтобы я могла вытянуть алименты из этого подлеца. Мой ребенок умер от асфиксии в прошлом году, вот его погремушка, напишите мне, пожалуйста, попал ли он в рай. Я не успела его окрестить так как муж был против, и теперь у меня сердце разрывается. Нескончаемая литания.
Внезапно им овладела ярость, и он стал лихорадочно выгребать из ящика открытки и письма, роняя их на снег. Как и следовала ожидать, головная боль начала сгущаться у висков, подобно двум черным тучам, которые иногда соединялись, замыкая мучительный обруч. По щекам текли слезы, застывая на леденящем холоде прозрачными сосульками.
Он наклонился и стал поднимать оброненные конверты; на одном из них черным карандашом было жирно выведено: ДЖОНУ СМИТУ ЭКС ТРАСЕНСУ.
Экс трасенс – это я. Руки у него затряслись, и он все выронил, включая письмо Дейва. Оно спланировало, как опавший лист, и приземлилось среди прочих писем, текстом вверх. Сквозь слезы Джонни разглядел горящий факел – эмблему школы, а ниже девиз: УЧИТЬСЯ, ПОЗНАВАТЬ, УЧИТЬ.
– Задницу свою учите, мозгляки хреновые! – вырвалось у Джонни. Он опустился на колени и начал собирать рассыпавшиеся письма, подгребая их к себе варежками. Ныли обмороженные пальцы – напоминание о забрызганном кровью с головы до ног стопроцентном светловолосом американце Фрэнке Додде, въезжающем в вечность на крышке унитаза. Я ПРИЗНАЮСЬ.
Он собрал все письма, и тут до него донесся собственный голос, повторявший снова и снова, как заезженная пластинка: «Доконаете вы меня, доконаете, оставьте меня в покое, вы меня доконаете, неужели не ясно?»
Он взял себя в руки. Нет, так нельзя. Жизнь не стоит на месте. Что бы ни происходило, жизнь никогда не стоит на месте.
Джонни возвращался в дом, теряясь в догадках, чем он станет теперь заниматься. Может, что-нибудь само собой подвернется? Как бы то ни было, он последовал завету матери. Если господь возложил на него некую миссию, то он ее выполнил. И разве так уж важно, что эта миссия превратила его в камикадзе? Главное, он ее выполнил.
Он заплатил сполна.
Часть вторая
Смеющийся тигр
Возле бассейна под ярким июньским солнцем сидел в шезлонге юноша, вытянув длинные загорелые ноги, выдававшие в нем футболиста, и медленно читал по слогам:
– «Вне всяких сомнений, юный Денни Джу… Джунипер… юный Денни Джунипер был мертв, и надо ду… надо думать, не много нашлось бы на свете людей, которые бы сказали, что он не до… да… до…» Фу, черт, не могу.
– «Не много нашлось бы на свете людей, которые бы сказали, что он недостоин смерти», – закончил Джонни Смит. – Говоря проще, почти любой согласился бы, что Денни получил по заслугам.
Он поймал на себе взгляд Чака, чье лицо, обычно приветливое, выражало сейчас знакомую гамму чувств: удивление, досаду, смущение и некоторую подавленность. Чак вздохнул и снова уткнулся в боевик Макса Брэнда.
– «…недостоин смерти. Однако я был сильно уяз… уязв…»
– Уязвлен, – помог Джонни.
