Мертвая зона

постучать костяшками пальцев по раструбу тубы.

Стилсон быстро проскочил сквозь ряды оркестрантов, чтобы пожать руки людям с противоположной стороны, и теперь Джонни видел только его мелькающую желтую каску. Он почувствовал облегчение. Вот и хорошо. От греха подальше. Подобно фарисею из известной притчи, он обойдет стороной. И прекрасно. И замечательно. А когда Стилсон поднимется на помост, Джонни соберет свои пожитки и потихоньку ускользнет. Посмотрел – и будет.

Мотоциклисты просочились сквозь толпу и стали по обе стороны перехода, не давая толпе поглотить кандидата. Палки по-прежнему были в задних карманах, однако лица их владельцев стали жесткими, настороженными. Джонни не знал, почему они так насторожились, глядишь, кто-нибудь швырнет в лицо кандидату глазированное пирожное, – но, во всяком случае, впервые их лица выразили живой интерес.

И тут что-то в самом деле произошло – Джонни так и не понял до конца, что именно. Женская рука потянулась к мелькающей в толпе желтой каске – по-видимому, просто чтобы коснуться ее «на счастье», – и в ту же секунду один из стилсоновских парней рванулся туда. Послышался вскрик, и женская рука исчезла. Все это случилось в отдалении, разглядеть было трудно из-за оркестра.

Шум стоял неслыханный, и Джонни вновь вспомнил концерты рок-музыки, на которых ему доводилось бывать. То же самое творилось бы с толпой, если бы Пол Маккартни или Элвис Пресли начали пожимать всем руки.

Они выкрикивали, они скандировали его имя: ГРЕГ… ГРЕГ… ГРЕГ…

Молодой человек, стоявший еще недавно со своей семьей бок о бок с Джонни, посадил сынишку к себе на плечи, чтобы тому было лучше видно. Юноша с обожженной щекой размахивал плакатом с надписью: МОЖНО И КОНЦЫ ОТДАТЬ, ЛИШЬ БЫ ГРЕГА УВИДАТЬ! Сказочно красивая девица лет восемнадцати потрясала ломтем арбуза, и розовый сок стекал по ее загорелой руке. Это был массовый психоз. По толпе будто пропустили ток высокого напряжения.

Грег Стилсон снова продрался сквозь оркестр – туда, где стоял Джонни. Он двигался не останавливаясь, но все же успел на ходу похлопать по спине мальчика с тубой.

Позднее Джонни снова и снова прокручивал этот эпизод в голове и пытался уверить себя, что у него не было ни времени, ни возможности нырнуть обратно в толпу, что толпа практически бросила его в объятия Стилсона. Он пытался уверить себя, что Стилсон чуть не насильно схватил его за руку. Все ложь. У него было время, потому что толстуха в идиотских желтых брючках-дудочках кинулась Стилсону на шею и крепко поцеловала, а тот тоже чмокнул ее и засмеялся: «Ну уж тебя-то, малышка, я надолго запомню». Толстуха визжала от восторга.

Знакомый холодок, предвестник транса, пробежал у Джонни по всему телу. И одно желание: узнать, все остальное неважно. Он улыбнулся, но это была не его улыбка. Он протянул руку, Стилсон схватил ее обеими руками и начал трясти.

– Надеюсь, дружище, вы поддержите нас на…

Вдруг Стилсон осекся. Точно так же, как Эйлин Мэгоун. Как доктор Джеймс Браун. Как Роджер Дюссо. Зрачки у него расширились, и в них появился – страх? Нет. В зрачках Стилсона был ужас.

Это тянулось бесконечно. Реальное время уступило место другому, застывшему, как камея, а они все смотрели и смотрели друг другу в глаза. Джонни как бы опять шел по коридору с хромированными стенами, только на этот раз с ним был Стилсон, и все у них было… было…

(общим).

Впервые в жизни такая острота. Навалилось разом, налетело с воем, как громадный черный товарняк, несущийся по узкому тоннелю, – мчащаяся с бешеной скоростью махина с пылающим фонарем, и тот фонарь был всепониманием, и Джонни пронзило его светом, как жука булавкой. Бежать было некуда, его прижало к земле этим абсолютным знанием истины и расплющило в тонкий лист бумаги, а над головой все грохотал ночной поезд.

Ему хотелось закричать, но не было ни сил, ни голоса.

Отныне Джонни будет преследовать образ

(тут стала наползать голубоватая дымка)

Грега Стилсона, принимающего присягу. Приводит его к присяге старый человек с испуганными, затравленными глазами… полевой мыши, попавшей в когти опытного, изуродованного в сражениях

(тигр)

деревенского кота. Одна рука Стилсона лежит на Библии, другая поднята вверх. Это происходит много лет спустя, потому что волос у Стилсона существенно поубавилось. Старик что-то говорит, Стилсон за ним повторяет. Он обещает

(голубая дымка сгущается, заволакивая все вокруг, скрадывая детали одну за другой, благословенная голубая дымка, и лицо Стилсона уходит за голубое… и желтое… желтое, как тигриные полосы)

все осуществить, и «да поможет ему бог». Лицо его торжественно-спокойно, даже сумрачно, но горячая волна радости распирает его изнутри, стучится в виски. Еще бы, ведь человек с испуганными глазами полевой мыши не кто иной, как председатель Верховного суда Соединенных Штатов Америки, и

(о боже дымка дымка голубая дымка желтые полосы)

вот уже все постепенно исчезает в голубой дымке – только это никакая не дымка, а что-то осязаемое. Это

(сокрыто в будущем, в мертвой зоне)

нечто из будущего. Его? Стилсона? Он не знал.

Было ощущение полета – сквозь голубизну – над совершенно опустошенной землей, неясно различимой. И в этот пейзаж врывался бесплотный голос Грега Стилсона – голос не то уцененного Создателя, не то ожившего покойника из комической оперы: «Я ИХ ВСЕХ ПРОТАРАНЮ В ЭТОЙ КАСКЕ! Я ПОЙДУ НА НИХ ВОТ ТАК!»

– Тигр, – глухо пробормотал Джонни. – Тигр там, за голубым. За желтым.

Затем картины, образы, слова поглотил нарастающий, убаюкивающий рокот забытья. Джонни почудилось, что он вдыхает сладковатый едкий запах, как от горящих автомобильных покрышек. На какой-то миг внутреннее око, казалось, еще больше открылось; голубое и желтое, все собой заслонившее, начало точно бы застывать… и откуда-то изнутри донесся женский крик, далекий и исступленный: «Отдай мне его, негодяй!»

Сколько же мы так стояли, спрашивал себя впоследствии Джонни. Кажется, секунд пять. Потом Стилсон начал высвобождать руку, вырывать ее, таращась на Джонни, при этом челюсть у него отвисла и лицо побледнело, несмотря на сильный загар, приобретенный за время летней кампании. Джонни видел во рту у кандидата пломбы в коренных зубах.

Взгляд Стилсона выражал нескрываемый ужас.

Ну! хотелось выкрикнуть Джонни. Ну же! Развались на куски! Сгинь! Рухни! Взорвись! Рассыпься! Сделай миру такое одолжение!

Двое молодчиков Стилсона, выхватив из карманов обрубки бильярдных киев, рванулись к ним, и Джонни оцепенел: сейчас они ударят его, ударят по голове своими штуковинами, и все поверят, что его голова – это всего лишь восьмой шар, который они с треском вгонят в боковую лузу, вгонят обратно во мрак комы, и на этот раз он уже из нее не выберется, и, значит, никогда не расскажет о том, что увидел, и не сумеет ничего изменить.

Полное ощущение краха – господи, это же был конец всего!

Он попытался шагнуть назад. Люди расступались, снова напирали, кричали от испуга – или от возбуждения? К Стилсону понемногу возвращалась уверенность, он осаживал телохранителей, умерял знаками их пыл.

Джонни не видел, что произошло дальше. Он зашатался, голова его бессильно упала, и веки начали смыкаться, как после недельного запоя. Затем убаюкивающий, нарастающий рокот забытья стал накрывать его, и Джонни с готовностью отдался этому забытью. Он потерял сознание.

– Нет, – сказал шеф тримбуллской полиции Бейсс, – вы ни в чем не обвиняетесь. Вы не под арестом. И не обязаны отвечать на вопросы. Но мы были бы очень признательны, если бы вы ответили.

– Очень признательны, – эхом отозвался мужчина в строгом костюме. Его