Перед уходом он набрался смелости и выпросил у Джаспера 'Малый Завет': аккуратный томик в черно- белом переплете из свиной кожи. Разумеется, на время: почитать. Ты… вы… короче, я хотел бы узнать побольше.
Когда Рене перевернул последнюю страницу 'Завета', решение было принято.
На следующее утро он упросил отставного сержанта Рузеля, старого алебардиста, взять его в ученики.
CAPUT XXII
'ВОТ БЫ СДЕЛАТЬ ТАРАН ИЗ ВОЗВЫШЕННЫХ ЧУВСТВ,
И УДАРИТЬ В ВОРОТА НЕБЕС…'
Огарок свечи плакал тусклыми слезами, оплывая вдоль подсвечника. Трещал фитиль, огонек слабо колебался, хотя ветра не было: ночь выдалась тихая. А, какая там ночь! – с минуты на минуту восток нальется перламутром, словно писарь-разгильдяй плеснул душистой воды в чернильницу с тушью, оживут птицы в кронах деревьев, из-за вод Титикурамбы, умываясь на ходу, начнет вставать заспанное, румяное солнце…
Что несешь нам, новый день? – спрашивал бард-изгнанник Томас Биннори.
И отвечал всегда по-разному.
Барды, они душой видят.
Сидя на веранде домика рядом с Конрадом фон Шмуцем, Анри слушала, как Рене Кугут завершает повесть об идеалах и любви, одинаково безумных и одинаково трогательных. Параллельно с повестью, для горбуна, вне сомнений, самой печальной на свете, Анри тайком размышляла: 'Восход солнца со стороны Майората – к добру или как?' Выходило, что в данной ситуации – или как. Ничего конкретного. Есть ситуации, когда наивернейшее знамение не решит за тебя: что делать, и кто виноват? Бич мантиков, кошмар ясновидцев и проклятье сивилл – вот имя таким ситуациям…
– Соболезную, – сухо сказал барон. – Вам пришлось много пережить. Это, разумеется, не снимает с каждого из нас ответственности…
– Барон! – с укоризной воскликнула Анри.
Было невмоготу видеть, как лицо беглого Черного Аспида делается пепельным.
Обер-квизитор подумал, растегнул два верхних крючка камзола – событие, немыслимое более, чем восход с запада! Затем подумал еще и, решив сразить вигиллу окончательно, снял треуголку, положив головной убор на стол, возле подсвечника.
– Прошу прощения, – голос барона звучал иначе, нежели секунду назад. – Рене, я действительно тронут вашей историей. Увы, я слишком привык к казенным рецитациям: так и лезут на язык… Служебный порок. Доведись мне объясняться даме в любви, я вполне мог бы начать: 'Сим уведомляю Вас, что дела мои сердечные пришли в упадок и требуют морального вспомоществования…'
'Он шутит! – поразилась Анри. – Овал Небес! Железный квиз шутит здесь, в кадавральне Чуриха, выслушав исповедь Черного Аспида! Чудо из чудес!'
Ей пришло на ум, что трудно найти людей более разных, нежели Генриэтта Куколь и Конрад фон Шмуц. Сдержанный, невозмутимый, чопорный, с манерами аристократа прошлого века, втайне страдающий из-за малого роста, но даже под пытками не признавший бы сей порок, барон олицетворял набор качеств, которыми судьба обделила вигиллу. Словно на одну сворку взяли коренастого бассет-хаунда, 'гончего карлу', 'диванного атлета', меланхолика и следопыта, упрямца с мощной холкой и умопомрачительной родословной, ведущей начало от дю Фулью и Селинкура – и беззаконную помесь курцхаара с дворовой пустолайкой, темпераментную, нервную, вечно голодную, с талантом брать 'кровяной след', с чутьем, но, безусловно, и с дурным нравом.
А что?
Ведь сошлись однажды, если верить гроссмейстеру, во дворе маленького замка Огюст фон Шмуц и Эсфирь Кольраун, которую вигилла давно считала своей второй матерью!
Еще б знать, с какой целью они сошлись…
– Сударыня, вы уверены в наложенных вами печатях? – спросил барон. – Мне бы не хотелось снова вступать в брань с нашими белыми друзьями. Восход – отличное время для рыцарей Утренней Зари…
Несколько часов назад, с помощью коннекс-пудреницы и ряда проклятий, Анри опечатала двери домиков, где сейчас находились квесторы. В спектр пломбауры она вплела именные вибрации: выход наружу был закрыт, скажем, для Джеймса Ривердейла, но Эрнест Ривердейл мог ходить туда-обратно беспрепятственно. Именные вибрации имели прямое отношение к троице 'спутников' личности, настраиваясь на 'номен' объекта во всей совокупности признаков. Наложенная по правилам, печать Трибунала в течении суток удержала бы на месте даже колдуна или квалифицированного мага среднего маноуровня. К сожалению, нихиль-спатиум до сих пор шалил, связь с Трибуналом, с отделом регистрации пломб, оставляла желать лучшего, прерываясь трижды за сеанс – печати вышли блеклыми, неустойчивыми, грозя развеяться по ветру в любой момент.
Но это было лучше, чем ничего.
– Будем надеяться, – уклончиво отозвалась Анри.
– А рыцари Вечерней Зари? – не сдавался барон, желая предусмотреть всё. – Рене, ваша гвардия не захочет повторить опыт нарушения экстерриториальности? На их месте, зная, что вы с Омфалосом находитесь слишком близко к господам квесторам, я бы рискнул…
Рене Кугут слабо улыбнулся:
– Вы не склонны к пустому риску, ваша светлость. А черные рыцари не так глупы, как это может показаться при первом знакомстве. Уверен, мои гвардейцы были бы счастливы, если бы белые квесторы напали на меня в кадавральне, отобрали Пуп Земли и объявили себя победителями. Наилучший исход из всех возможных.
– Вы сошли… э-э… Вы не ошибаетесь, сударь?
