– Нам еще повезло, что ваши имена совпадают по многим звукам: вибрации легко сопрягаются… Так, начинаем инициацию… Овал Небес!
– Стойте!
– Хендрика! Ты жива?!
– Мистрис Форзац, это вы?!
– Я… раньше я не могла… Только благодаря вашей подпитке… я умираю, да? Клим, я хотела тебе сказать…
– Гроссмейстер, не лезьте дальше первого эаса! Вы освободите диббука! – он сорвет печати…
– …и произойдет неконтролируемый мана-выброс. Я помню, сударь профос. Кстати, где вы сейчас?
– Смотрю на вас из окна.
– Выброс маны? Накопленной за четверть века?! Да тут не нас – весь Майорат вдребезги…
– Закройте рот, сударь Кугут. Вы мешаете.
– Что вы предлагаете, Фернан? Или мне звать вас Климентом?
– Зовите, как хотите. Я могу попробовать частично блокировать чаровую решетку печатей, сделав выброс узконаправленным.
– И структурированным? Брешь-флейта?! Исход маны из точки наименьшего сопротивления? Гениально, сударь!
– Было бы гениально. Если бы я раньше хоть раз проделывал такой фокус…
– Придется импровизировать. Готовых решений нет.
– Господа, сколько мне еще?..
– Терпите, милочка, терпите. Вы сами почувствуете, когда все закончится. Ага, фаза изгнания в разгаре… ускоряю до максимума… Проклятье, будь мы в Чурихе, в моей лаборатории…
– Ой-ёй-ёй! Мамочки! А-у-у-у-у-у!..
– Анри, у вас в роду хомолюпусов не было?
– Что? Ах, вы шутите! Шутите, барон, шутите еще, прошу вас! Мне так легче.
– Прошу прощения за дурацкую остроту, но я очень испугался за вас…
– Нет, правда, легче…
– Есть пенетрация. Хассур инитаре нисус! орг'хам мори…
– Н-не бей, дяденька! Я больше не б-буду!..
– Это диббук! Диббук на свободе! Шестая печать… проклятье, я не успеваю…
– Больно!.. больно-о-о!..
– Держитесь, Анри!
– Держись, Мария!.. я сейчас…
– Хендрика, обожди!.. еще рано…
– Я больше не б-буду!.. не буду я… не буду…
Хищник-рассвет вцепился в ослабевшую ночь, как птенец грифона – в черного барана. Отливая перламутром, острый клюв рвал добычу; клочья блеклой тьмы летели во все стороны, текла кровь, впитываясь в землю, не успевая потемнеть и свернуться в распадках. Царским пурпуром пылало озеро, а грифон ярился за Титикурамбой, поднимаясь в небо, безжалостный и ненасытный. Криптомерии шептались с белоствольными соснами, осуждая вызывающую роскошь щеголих: златых лиственниц. Мох у подножия деревьев сверкал каплями росы. Из гнезд, похожих на кошельки, плаксиво мяукали иволги, подражая весеннему хору котов. Иволгам было, чего бояться: их гнездовья суеверные люди часто подвергали разорению, считая, что подлая птица каждое утро пьет по три капли крови у вампиров. Упыри для этого якобы перед рассветом являлись к дереву, дабы иволги, редко спускающиеся на землю, могли рискнуть и насладиться.
Чепуха, конечно, но дурак верит, а птица плачет.
Над иволгами в кустах звонко хихикали завирушки, тряся охристыми хохолками. Сплетницы и насмешницы, завирушки представляли, как в кадавральню по утрам уныло тащится процессия сонных вампиров, радуя пернатых кровопийц – и клевали багряные ягоды дружинника с особым намеком.
– Не извольте беспокоиться преждевременно, сударыня!..
– А я вам еще раз повторяю, сударь: если вы явились сюда снести нам вторую башню из трех, то я уполномочена заявить…
– Оставьте башни в покое, сударыня!
– …категорический протест! И это вы уж, пожалуйста, оставьте наши башни в покое…
Скальные пики над озером, подсвеченные на манер розовых бутонов, отражались в воде зыбкими, едва уловимыми тенями. Кусачий ветерок, вспомнив, что на дворе осень, а стало быть, скоро начнутся долгие дожди, бегал по склонам взапуски с шорохом пробудившихся кустов. Врываться в кадавральню он опасался: дрейгурам на рассветную прохладу плюнуть и растереть, а озябший некромант – человек недобрый, может и в склянку запереть. Шлепнет печать, бросит в озеро – сиди в склянке, бултыхайся, пока случайный рыбак не вытащит тебя неводом, или прилив не разобьет стеклянную темницу о камень…
Деловитый полоз шуршал в траве, ища местечко потеплее.
