двусмысленно.
Лепные петухи на стенах разевают клювы и топорщат гребни.
Редкие свечи мигают в шандалах. Отбрасывают странные, нелепые тени. Из-за венца у твоей тени две головы. Из-за шлейфа и карликов-пажей у твоей тени выросло длинное, сегментированное брюшко сколопендры и четырнадцать ног. Из-за шпаги у тени барона обнаружился внушительный, прямой как палка, хвост. Конрад шевелится и виляет хвостом, задевая средний сегмент твоего брюшка. Еще у баронской тени начали прорастать дополнительные руки – листики в лопнувших почках. Это, видимо, банты и буфы. А портупея и широкий кушак дарят 'темному квизу' тройной живот.
Тени гостей в нефах поражают воображение.
Чтобы описать их, надо быть трубадуром или умалишенным.
– …в войне и мире, преступлении и наказании, названные и безымянные…
– Как тебя зовут? – внезапно спрашивает жених.
– Забыл мое имя? – смеешься ты в ответ и вдруг понимаешь, что имя жениха выветрилось из памяти. Так века выветривают камень скалы, покрывая мощную твердыню язвами и оспинами. Карл, Кристофер, Коннор, Конан, Кеннет… Барон? баронет? граф, маркиз, эсквайр?.. квиз? виг?! или вообще гвардейский офицер?..
На хорах взмывают голоса певчих, бесполых мальчиков, похожих на гениев воздуха. Вместо свадебного гимна они поют арию Терцини из трагедии Заря':
Проснувшись, ты долго лежишь, глядя в потолок. Знакомая спальня. После смерти тетушки Эсфири выяснилось, что свой домик она завещала дальней родственнице Генриэтте Куколь. 'Кукольный домик', как грустно пошутил боевой маг Просперо, расписываясь под завещанием в присутствии нотариуса.
Сон был вещий.
Но сейчас тебе не хочется разгадывать его смысл.
И замуж тоже не хочется.
Хотя барон – завидный кавалер.
Утром выходного дня столица напоминала пустыню. Население отсыпалось после трудовых будней. Оставалось лишь завидовать сонному, храпящему, сопящему, укрытому теплыми одеялами населению.
Зависть была вялой и скучной, как уж в тени забора.
Копытца лошака звонко цокали по брусчатке улицы XCVII-го Воссоединения. Звук горохом отскакивал от серо-желтого кирпича фасадов и шел гулять рикошетом – двойным, тройным, от стены к стене, из конца в конец. Импровизированный бомбулюм бодрил, прогоняя остатки сна.
Анри даже начала подпевать что-то энергичное, в духе военных маршей.
Лошак вольностей хозяйки не одобрил. Моргнул умным глазом, затанцевал на месте, прядая длиннющими ушами. Ему хотелось обратно в стойло, к охапке душистого сена. К мнению лошака, подаренного вигилле Просперо Кольрауном в благодарность за участие, стоило прислушаться. Особенно когда глаза животного наливались янтарной желтизной, как сейчас. Впрочем, полыхни взгляд Гиббуса кроваво-алым, вигилла не замедлила бы внять предостережению. А янтарь можно и проигнорировать.
– Шевелись, Гиб.
Зрачки лошака сузились, сделавшись вертикальными. Два муравья, или, верней сказать, парочка Муравьиных Лордов, навеки утонувших в коварном янтаре.
– Шевелись, говорю. Заметут нам след, отдам тебя Месропу. Пусть съест за ужином.
Лошак в ответ тяжко, совсем по-человечьи вздохнул и чуточку ускорил шаг.
– Эх ты, волчья сыть… А еще мирабил!
Для любого, сведущего в Высокой Науке – или хотя бы разбирающегося в ослах и лошадях! – слово 'мирабил' говорило о многом. Плоды мезальянсов между жеребцами-тулпарами из степных табунов Юк- Таджала, в чьих жилах текла доля крови диких гиппогрифов, и белыми ослицами Баал-Хема, мирабилы ценились за ум и преданность хозяевам. Срок их жизни зачастую превышал срок, отмеренный людям. Подкованный 'счастливыми' подковами на заговоренных гвоздиках из серебра, неказистый с виду лошак играючи обгонял чистокровного рысака. Имелись у мирабилов и другие уникальные качества, но о редких достоинствах вслух не рассказывали, опасаясь сглазить.
Зато часто говорили о цене, ахая и охая. Свести строптивого тулпара с баал-хемской ослицей, размером не уступающей тягловой кобыле – пол-беды. Поди вскорми новорожденного мирабила, обязательно разорив при этом три ячменных поля; подрежь, чтоб правильно стояли, уши; кропотливо, более лаской и увещеваниями, нежели ворожбой, привяжи животное к хозяину, иначе первая поездка грозит стать последней; закажи специальное седло, потому как горб мирабилов в начале каждого месяца становится болезненным… Верней, два специальных седла – вигилла предпочитала ездить по-мужски, но в определенные дни без дамского седла никак.
Завистники утверждали, что такая подлая скотина, как сей дивный лошак, на вес золота, а золоту можно найти лучшее и менее злонравное применение. Короче, Просперо сделал Анри поистине королевский подарок: дорогой и с намеком.
Свернув в переулок Усекновения Главы, вигилла спешилась неподалеку от входа в 'Приют героев'.
– Жди здесь, Гиб. Я скоро.
Привязывать лошака не требовалось. Ворам, сдуру пожелавшим свести Гиббуса, Анри заранее сочувствовала.
Обойдя черно-белый отель по кругу, она нашла место, где обсервер зафиксировал отъезжавшую
