В душном, стоячем воздухе кудри старца развевались, словно от ветра.
Я все сделал правильно, говорил Джеймс. Ты все сделал правильно, кивал старик. Я прав, настаивал Джеймс. Да, ты прав, соглашался старик. У меня не было другого выхода. Конечно. Я тебя прекрасно понимаю. Когда остается единственный выход, надо его использовать.
Ничего ты не понимаешь. Я прав!
Да.
Замолчи!
Хорошо. Молчу.
Когда старец замолкал, сквозь него становился виден город, раскинувшийся в сердце пустыни. Отливающие синевой здания. Скрученные узлами сталагмиты наклонных башен. Храмы – потоки лавы встали на дыбы. Дома без входов и окон, расширяющиеся к крыше. Ступени разной высоты, с неприятными заусенцами по краям. От вида города в груди поселялся когтистый ужас. Какие существа жили в этих домах, ходили по этим ступеням, каким богам молились они в своих храмах?!
Жженый Покляпец восставал из небытия.
Я прав, кричал Джеймс, не в силах выдержать открывшееся зрелище. Бесплатного сыра не бывает! Большое добро за малое – западня! Возможно, я уже начал платить по счетам! Ты прав, кивал огромный старец, и бесчеловечный город таял, закрытый от глаз могучим телом. Возможно, ты уже платишь…
Замолчи!
Хорошо. Молчу
И все начиналось заново. Пока не закончилось совсем.
EPILOGUS
Сегодня было ветрено.
Верхушки корабельных сосен раскачивались в вышине, словно стремясь оторваться и отправиться в погоню за белыми фрегатами облаков, несущимися по небу. Внизу ветер донимал меньше, но тем не менее постояльцы «Горних высей» кутались в теплые плащи и надвигали шляпы на нос, выходя на предписанную лекарями прогулку.
В «Горних высях», приюте для восстановления сил, расположенном в Ботоцких горах, обретались люди, перенесшие тяжелую болезнь, а также те, кто не до конца оправился от ран. Аккуратные домики с островерхими черепичными крышами, на две комнаты каждый, добротно сложенные из грубо обтесанных блоков серого известняка, производили впечатление цитаделей в миниатюре. Образное выражение «Мой дом – моя крепость!» здесь обретало вполне зримое воплощение.
Считалось, это помогает исцелению.
Большинство обитателей приюта предпочитало уединение. Для желанного одиночества устроители «Горних высей» постарались создать все условия – за счет клиентов или их родственников, людей не бедных. Пешеходные дорожки и дикие тропинки ветвились, разбегаясь в разные стороны и уводя в укромные уголки, созданные природой. Медленно выздоравливающие или столь же медленно угасающие «горняки», как постояльцы звали сами себя, тут имели возможность без помех любоваться суровыми красотами Ботоцев.
Целебный воздух, прохлада даже знойным летом, вежливые, расторопные и, главное, незаметные, как движение времени, «братья милосердия»; еда на любой вкус и благословенный покой – что еще нужно, чтобы человек оправился от недугов, хоть телесных, хоть душевных? Или, если так решит Вечный Странник, тихо покинул сей мир без лишних страданий?
Впрочем, не одни только люди населяли приют. Мало кто знал, что в домике на северной окраине, за рощицей вечнобагряных кленов, второй месяц обитает гарпия Лиля с сожженными молнией крыльями. Зато псоглавца Доминго, быстро идущего на поправку после удара копьем в бок, знали все, ибо людского общества он не чурался.
В данный момент Доминго вольготно расположился в беседке позади трапезной. Он любил после ужина отдать должное превосходному элю, который варили в пивоварне «Горних высей». Компанию псоглавцу составил виц-барон Борнеус, недавно контуженный на Чацком турнире, человек дородный, громогласный и чересчур веселый для подобного места. Также эль дегустировал лейб-скороход Йован Сенянин, пострадавший от неудачного магического опыта, чью ауру, умбру и прочие тонкие структуры личности (вкупе с расшатанными нервами!) приводили в порядок здешние волхвы-медикусы.
Купол из кованых прутьев делал беседку похожей на звериную клетку. По идее, со временем прутья должен был обвить плющ, превратив железный скелет в уютный шатер. Плющ, однако, еще не вырос, что троицу любителей эля нисколько не смущало.
Так даже удобней глазеть по сторонам.
– А я вам говорю: долго он не протянет! – горячился виц-барон, брызжа пеной из своей кружки на собеседников. – Не жилец, верьте моему слову!
– Врешь! – гавкнул в ответ псоглавец. – Он сильный. Справится…
– Славный ты парень, Доминго. И в гончих разбираешься, и в борзых, и в волкодавах. А в нашем брате – ни уха ни рыла, уж извини за прямоту…
Словно подслушав их разговор, на тропинке, ведущей к Мраморному утесу, показался человек. Он шел не спеша, чуть прихрамывая, опираясь на трость из палисандра. Ветер трепал седые волосы и края шерстяной накидки, в которую зябко кутался идущий.
Первым его заметил лейб-скороход.
– Тише, господа! Неудобно…
Виц-барон поперхнулся очередным аргументом, закашлялся, пуча глаза и багровея лицом. Доминго же фыркнул и продолжил лакать эль длинным розовым языком, слегка разинув пасть. Клыки псоглавца вызывали уважение, а то и зависть.
Не взглянув в сторону спорщиков, человек миновал беседку и скрылся за поворотом. Казалось, он сгинул в гуще буйно разросшихся кустов дружинника, усыпанных темно-багровыми, похожими на капли крови ягодами.
– Нет, не жилец, – с уверенностью повторил Борнеус, когда дар речи вернулся к нему. – Я вчера слышал: он вирши читал. Вслух. Сам себе. Ежели кто вирши вслух долдонит, и не за деньги, или там дамочке сердца, – все, пиши пропало. Режьте доски для гроба. Это я вам точно говорю.
– А я стихи люблю, – сообщил вдруг Доминго, отставив кружку. – Тоскливые. Слушаешь – и выть на луну охота…
– Но ты ж их вслух не читаешь?
– Не читаю, – грустно согласился псоглавец. – Голос у меня для стихов скверный. Зато выть умею мастерски. Душевно. Показать?
– Не надо! – поспешил упредить псоглавца скороход. – Лекари браниться станут. Скажут: что это вы, как на покойника…
– Ладно, не буду. А этот… выкарабкается. Есть в нем что-то наше… Даром, что смурной.
Виц-барон, ничуть не убежденный словами псоглавца, с сомнением покачал головой и взялся за кувшин.
Идти было трудно. Левую икру прихватывала судорога, но он с упрямством механизма двигался по тропинке, налегая на крепкую трость. Если б еще не дрожь в руках… Тело самовольничало: каждая часть – со своими причудами, и неизвестно, что вздумает заартачиться в следующий момент.
Он справится. Это пройдет. Когда-нибудь пройдет.
Он ни о чем не жалеет. Что сделано – то оплачено.
Все честно.
Джеймс добрался до подножия утеса, где любил проводить свободное время. Досуга у него теперь имелось с избытком. Присев на замшелый камень, он достал томик стихов аль-Самеди – подарок Азиз-бея. С книгой он практически не расставался, выучив чеканные строки наизусть.
Особенно часто вспоминалась «Касыда об Источнике Жизни».
