Человек Космоса

ужинать? Нет, не няня.

Жаль.

«...Они ведь сначала ко мне пришли. В разведку отправить. Ты, говорят, Диомед, храбрец из храбрецов. Куда как богоравен: и Феба в бегство обратил, и Киприду – копьем, и Эниалия – копьем, и самого Громовержца – тройным загибом, потому как копьем не достать... Иди, разведай. Тут я тебя, рыжий, в спутники и затребовал.»

«У нас с тобой много общего,» – я отобрал у Диомеда булькающий кувшин; хлебнул, как и он, прямо из горлышка. Пролил, конечно. Ну и ладно.

«В смысле, что вместе под Троей дрались?»

«Нет. Все там дрались.»

«Оба выжили?»

«Нет.»

«Тогда в чем же?!»

«Мы оба собирались убить друг друга. И не убили. Вот это – наиредчайшая редкость в нашей богами хранимой Ахайе. Это сближает. Не находишь?..»

– ...не меня случаем ищете, богоравные?

– Лаэртид!

– Ты зачем туда забрался?

– Давай, спускайся сюда! Носит его, преисполненного...

Делать нечего: спускаюсь. Куда ж деваться, если вон сколько вождей рыжего ищет. Тут другое интересно: что они по ту сторону рва забыли?

Ну, перебрался через ров. Подошел.

А у Агамемнона лицо так и сияет:

– Храбрейший из нас, Диомед, сын Тидея, в разведку с собою, тебя, Одиссей хитроумный, взять пожелал! Если, говорит, сопутник мой он, из огня мы горящего оба к вам возвратимся! Давайте, возвращайтесь!

Ох, взяла меня досада! Опять носатый вещать принялся... Хотя разведка – дело правильное. Человеческое. Герои в разведку не ходят: все больше напролом. Другое озадачило: не понравилось, как Диомед на будущего спутника глядел, с которым из огня да в полымя.

По-геройски глядел, синеглазый.

Искоса.

– Польщен доверием, – говорю. – Готов оправдать. Жаль только, оружия с собой не взял...

– А это мы мигом! – радостно заявляет Аякс-Большой. – Эй, богоравные! скинемся!

Вот ведь, бычара, помешал отвертеться....

Разоблачаются наши богоравные. Суетятся. Нестор с сыном факелами светят, чтоб мне, значит, видно было – а я примеряю. Полегче беру: в легком бегать-ползать способнее. Зато шлему я порадовался! Нет худа без добра: Мерион-критянин мне сперва меч одолжил, а после шлем дает. На ухо шепчет:

– Дарю. Насовсем. Я давно тебе отдать хотел, да все случая не было. Деда это твоего шлем, Автолика.

Я прямо онемел! Знаменитая штука: слыхать слыхал, а видеть не приходилось. Кожа вытерлась, но еще крепкая. Кабаньи клыки поверх растопырились устрашающе: не подходи, хуже будет! Вспомнилось: склоны Парнаса, крик: 'Кабан! Кабан!..' Ладно, проплыли.

Надеваю шлем, кошусь на Диомеда: смотрит. Как я с вала – на троянские костры. И в уши снова: 'Каба- а-ан!..'

Их, аргосский клич.

...когда мы вместе удалялись от лагеря, из дальней рощи ветер принес удивительный, неправильный, невозможный в это время года аромат цветущего персика.

«Знаешь, дружище... Я ведь нутром чуял: зачем ты потащил меня в эту дурацкую разведку...»

«Знаю.»

Берег Скамандра, обычно пологий, здесь выгибался какой-то немыслимой кручей. Чтобы почти сразу опасть склоном, удовлетворив гордыню, к рощице корявых олив. Трава посвистывала под ногами, обжигаясь о края подошв; от далеких костров ржали кони. Диомед шел медленно, отставал, более всего напоминая не лазутчика, а случайного прохожего. Тяжкая дума томила аргосца, вот и горбился.

Наконец Одиссей не выдержал.

Обогнал, нарочито хрустя стеблями, пошел впереди. Подставив острию синего взгляда спину: незащищенную, открытую. Будто ладонь для рукопожатия. Понятное дело, это было глупей глупого и опасней опасного, но пусть понимают другие.

Шаг.

Шаг-декат[43].

Шаг-гекатост.