– Не знаю. Зачем пришел? Опять за мной?
– Нет. За людьми пришел. За твоими людьми. Пусть уйдут со мной. К Двери.
– Нет.
– Да...
...Сгорбившись, старый жрец смотрел, как худой человек, не оборачиваясь, не отбрасывая тени, идет между кибитками, растворяясь в сумерках.
Потом жрец перестал горбиться. Он устало стянул головную повязку вместе с седым париком и вытер ею потное раскрашенное лицо.
9
...Вот и случилось то, чего боялся я и во что не хотел верить, пряча голову в горячий песок сиюминутности...
Я не знаю, кем ты стал, упрямый Тидид, но ты получил все, к чему стремился. Все – и с лихвой, и зависть захлебнулась полученным... Не дорого ли плачено, Тидид?!. Жизнью своей оплатили вы, ушедшие и вернувшиеся, новое могущество, потому что живые не должны уходить – и возвращаться.
Девятикратные тоже умеют возвращаться, но – утром. Утром, с рассветом, а не в ночи, после заката, как воры... Вы отбросили жизнь свою вместе с тенью, потому что солнце не хочет больше видеть вас, только сами вы вряд ли понимаете это. Ты смеешься, Тидид, ты разводишь руками, речи твои разумны – но они холодны, и от голоса твоего несет тлением!.. Так что разница между нами все же есть...
Ты пришел за людьми. Ты хочешь увести Бану Ал-Райхан, увести к бездне. Ты желаешь им добра, ты хочешь всех сделать такими, как ты сам, ты всех хочешь сделать такими...
Мертвыми.
Нет, ты не скажешь им этого. Ты и себя не считаешь мертвым. Но я-то чувствую правду, и я – боюсь! Я, бес, бессмертный, которому никто и ничто в этом мире не в силах причинить вред – я боюсь! Потому что не знаю, что могу я, вечно живой, противопоставить тебе, вечно мертвому?! Я не нахожу ответа на свой вопрос, и страх охватывает меня, сжимая вечно молодое сердце липкими старческими пальцами. Ибо ты, Тидид, знаешь, зачем пришел, и знаешь, что тебе делать, а я – не знаю.
Я знаю одно: меня снова силой вовлекают в жуткую и бессмысленную игру, в которую я когда-то выиграл, а теперь оказывается, что это игра без правил, и вновь передо мной мой старый противник – Смерть. Что с того, что тогда, почти шесть веков назад, она звалась Некросферой, и я считал, что навсегда отправил ее в небытие? – Разве может умереть то, что и так мертво?! Ты стоишь передо мной, посланец Бездны, небытия, захотевшего быть; и веет от тебя могильным холодом. Нет во мне смерти, Тидид, неподвластен я тебе – но и ты неподвластен мне, ибо нет в тебе жизни... Мы в разных плоскостях с тобой... но где-то далеко за горизонтом наши плоские миры пересекаются. А может быть, он не так уж и далек, этот горизонт...
И я боюсь, до дрожи боюсь нашего пересечения; у меня отнимаются ноги, и во рту становится сухо, и я заливаю эту пустыню дождем терпкого, недобродившего вина и уже не могу понять: действительно ли это ты, Тидид, стоишь напротив, стоишь и усмехаешься, или это лишь плод моего взбесившегося воображения...
Следующая чаша была выбита у меня из рук. Тот, который Был Я, без лишних церемоний закатил тому, который Есть Я, увесистую затрещину, и рядом с ним молча встали остальные – Те, которые Я.
О небо, как же они меня били!.. Били и молчали... 'Ты же Отшельник, скотина, – молчали они, – вставай, мразь, вставай, пьяный бес, забывший себя, как встал ты шесть веков тому назад!.. Иди на арену, пыль манежная, иди туда, где твое место, иди – трус!.. Они все ушли, твои братья по Вечности, и один в поле не воин, но все равно – вставай, тот, который Мы!..'
Я судорожно вцепился в остатки своего родного и уютного страха, но хмель неудержимо улетучился из головы, а страх уходил вместе с ним, уходил, не оборачиваясь, и осталась одна ярость, зрячая, страшная, бесовская ярость, потому что те, которые Я, были правы, потому что ночная тварь уводила людей, уводила мое племя, а я...
Я встал. И Тидид – или его призрак – колыхнулся и растаял в свежем дыхании ветра, откинувшего полог моего шатра.
Голова раскалывалась, но мне было не до того. Во-первых, одного из нас по-прежнему не хватало. Я не мог понять, кого именно, но он был мне очень нужен. И второе: улыбка, улыбка Тидида, кривая, но торжествующая улыбка на тающем лице...
Я отдернул полог и вышел из шатра.
И увидел покинутый, опустевший Мелх. А из-за горизонта вставало кроваво-красное солнце...
10
...Я медленно брел по брошенному лагерю, незряче уставившись перед собой, и вдруг из кибитки старого знахаря Хар-Алама мне послышался приглушенный стон. Не задумываясь, я метнулся туда...
Старик лежал на вытертой кошме и натужно, с хрипом дышал.
– Пить... – еле слышно простонал он, не открывая глаз.
Я сбегал за водой. Немощный знахарь жадно глотал теплую жидкость, заливая впалую грудь, и наконец разлепил веки.
– Кто ты? – с испугом спросил он.
– Ты что, Алам? Совсем плох?!
– Кто ты? – снова повторил знахарь.
– Маарх-Сату, великий жрец...
– Лжешь!..
Только тут до меня дошло, что я сейчас без грима, без парика, без...
– Смотри на меня внимательно, мудрый Хар-Алам... Когда ты был ребенком, ты видел меня молодым, и память твоя не ослабла с годами. А теперь Великий Отец Маарх-Харцелл в награду за послушание вернул мне молодость!
Ничего лучшего я придумать не мог.
Знахарь долго изучал меня, и недоверие в его взгляде уступало место изумлению и благоговейному трепету.
– Я узнаю тебя, о святой Маарх-Сату! Прости, подвижник, дряхлого глупца, усомнившегося в очевидном...
– Ладно, старик... В том нет твоей вины. Но Великий Отец призвал меня к себе, и я отсутствовал всю ночь. Скажи, Хар-Алам, что здесь произошло?
Знахарь мучительно кашлял, брызгая слюной и хватаясь за горло. Потом он перевел дух и осмелился заговорить.
– Печален будет мой рассказ, о великий жрец. На закате к нам явился бледный господин, беседовавший с тобой, собрал племя и объявил, что Отец Маарх-Харцелл желает сделать своих детей Бану Ал-Райхан могучими и счастливыми. Он прислал его, пророка Тидида Верхнего, дабы увести нас к Двери в вечное блаженство. Немногие избранные удостаивались такой чести, но Бану Ал-Райхан заслужили ее своей верностью их Отцу, великому Маарх-Харцеллу.
Вначале люди не поверили ему. Хотели даже послать за тобой, но Тидид сказал, что ты сейчас беседуешь с Отцом, и мы не посмели тебе мешать.
Тидид видел, что ему не верят, и тогда он объявил, что готов делами доказать высокое звание Пророка Отца. Я не знаю, откуда пришел этот человек, и человек ли он вообще, но он показал нам такое... Ассегаи лучших воинов проходили сквозь него, как сквозь воду, а он стоял и смеялся; тело его текло туманом и исчезало, а спустя мгновение его смех звенел за нашими спинами; и обличья многих зверей принимал он... А после сказал, что и мы, пойдя за ним, станем такими же...
