Сосланная на поселение Дама Бубен.
Сосланный на поселение Валет Пик.
И Ленка-Ферт, так и не успевшая выйти в Закон; битая на мраморном столе морга Девятка Бубен.
– Господин Аньянич! – лязгнуло сверху. – Завтра я готов рассмотреть ваш рапорт! Более того: утром, после гимнастики, вы доложитесь ротмистру Ковалеву, дабы он предоставил вам возможность хорошенько обдумать в карцере ваше поведение!
Ты переводила взгляд с Пашеньки Аньянича на Шалву Джандиери, с облав-юнкера на полковника, с мальчика на мужа, с мундира на мундир – и чувствовала: сознание вот-вот ускользнет.
В норку.
Тише, мыши, не шуршите…
– Шалва… я сейчас упаду, Шалва!..
Он оказался рядом быстрее, чем ты успела договорить.
– Господин облав-юнкер! Живо! – на улицу, подгоните нашу коляску! И еще…
Джандиери задумался; сдвинул брови.
– И еще: вы поедете с нами. Поможете мне…
– Так точно, господин полковник! Буду счастлив!
Швейцар уже распахивал перед Аньяничем двери холла, испуганно кланяясь.
– Домой? – спросил тебя Циклоп; и успел подхватить, не дать упасть, покатиться по ступеням. – К врачу?
– Домой не надо… к отцу Георгию. Едем к 'стряпчему'!
– Что происходит, Рашель?!
Впервые он назвал тебя так за последние… нет.
Просто: впервые.
– Они выходят в Закон. Без нас.
Слава богу, Джандиери не стал спрашивать: кто 'они'?
В коляске ты начала терять сознание.
Ах, как славно, как весело звучит: начала терять! вот: монетка еще не выпала из кошелька, но уже застряла в прорези, уже толкается ребром, просится наружу – выпаду! пустите! затеряюсь в пыли! Начало потери – есть ли в целом мире что-то забавнее тебя? Теряем сознание, деньги, время… невинность… родителей, наставников… учеников – они еще здесь, но уже потеряны, и проклятый Дух Закона шутит новые, небывалые шутки; тебе не дают даже как следует потерять их, Федьку с Акулькой, детей кус- крендельских, плоть от плоти души твоей, Княгиня бесталанная!.. даже за их спиной постоять, гордясь, провожая, обжигаясь слезой, текущей по щеке к уголку рта – и то не дают…
– Шалва…
– Что? тебе плохо?!
– Скорее, Шалва…
'На ты… на ты… – стучат колеса; колеса, колеса!.. поезд в ад. – Он впервые обратился к тебе на «ты», Дама Бубен! ах да, сегодня все – впервые…'
Скорее, Шалва… к отцу Георгию, к Гоше-Живчику, ибо даже Духу Закона не дозволено безнаказанно глумиться над Буквой! Слыхано ли? – оставить тебя здесь (Друц! где ты, ром?!), когда крестники проходят последнее испытание! Дело, о каком Червонные «стряпчие» могут лишь мечтать: уличить Закон в беззаконии… мечтать, грезить, вздыхать ночами…
Куда ты проваливаешься, Рашка? в какие тихие омуты, доверху набитые чертями?! – бесенятами твоей памяти, моей памяти, хитро подмигивающими из тинистых закутков! ну давай, давай я тебе чуть-чуть помогу – хотя, поверишь, мне сейчас не до тебя… не до себя… мне сейчас – не до…
– Бывает, – Фира-Кокотка раскинулась на канапе, этакой пресыщенной светской львицей, и стала полировать ноготки, – что жизненное повествование теряет сюжет.
– Сюжет? – спросила ты.
Ты всего третий день как вышла в Закон, и до сих пор не могла привыкнуть смотреть на Фиру, на свою крестную… со стороны, что ли?
Да, именно со стороны, а не поминутно косясь через левое плечо.
– Глупышка. Сюжет – это обоснованность поступков, это перемена «вчера» на «сегодня»; это ты сама, какой должна быть согласно замыслу. Чьему? неважно. Пусть об этом спорят до хрипоты бородатые и лысые умники в церквях, мечетях и синагогах. Но иногда, редко и оттого особенно мерзко, ты превращаешься в ходячую ерунду. Замысел? сюжет? о чем вы, господа?! Когда надо резать по живому – пьешь кофе; когда надо изрекать истины – киваешь, улыбаясь невпопад; когда по всем календарям мира выходит: «завтра» и только «завтра»! а у тебя, дурехи, добро бы «вчера» – у тебя прошлогодний снег, да еще и растаявший на ясном солнышке! Мой крестный, рабби Авраам бен-Исраэль из Вероны, любил шутить по субботам: Фирочка, яблочко мое, ты знаешь, что значит 'магия'?
Фира-Кокотка замолчала, явно намекая, что тебе следует подыграть. Ты подыграла. Больше всего на свете ты любила вот такую болтовню ни о чем; ВРОДЕ БЫ ни о чем.
О своем крестном Эсфирь Гедальевна Перец, она же графиня Чечельницкая, она же Дама Бубен, маг в законе, рассказывала редко.
