обращения «на вы», но быстро забывал о благих намерениях.
– А вот эту, вторую, побольше? Это сразу после операции. Очень хороший результат! Ну и дальше – плавный спад с выходом на ассимптоту. Сейчас выведу интегральные характеристики…
– Я осмотрю его?
– Разумеется!
Нырять «под шелуху» она не стала. Правая лобная доля… очаги локализованы и заметно уменьшились, динамика нормальная… Зрительные бугры… проводимость нервных волокон… Остаточные явления: временный дальтонизм – с недельку мир для Фомы будет монохромным. Функции речевого центра восстановились не до конца. Ничего, скоро начнет болтать, как ведущий ток-шоу! Потом – месяц-два реабилитации. Стандартный курс, обычные процедуры…
И снова в строй.
– Старший инспектор Рюйсдал! – гибкий щуп, который пытался тихой сапой проскользнуть в ее сознание, Регина отловила «на входе». – Немедленно прекратите хулиганить! Ментальные напряжения вам противопоказаны. Хотите заработать осложнения? Рецидив?
Щуп исчез. Не открывая глаз, Фома дернул уголком рта – улыбнулся. Мимические мышцы слушались плохо, улыбка вышла жалкой пародией.
– В-вы… ‘аб-б-ботаете…
– Замолчите, пациент!
– …с в-ван Сед-д-д… ‘иком?
– Вас это не касается. И вообще, это закрытая информация.
Ответ прозвучал резко. Регина устыдилась – и разозлилась. На себя, на Фому, на Тирана, на всю службу Т-безопасности оптом – и почему-то на доктора Клайзенау, хотя уж он-то, казалось, был тут и вовсе ни при чем. Это нервы, подруга. Нервы и усталость. Иди спать. Скоро на людей бросаться начнешь…
«Меня это касается, – прозвучал в ее мозгу слабый, бесцветный голос Фомы. – И у меня есть допуск.»
«Речь» инспектора Рюйсдала была внятной – и стерильной, лишенной даже намека на чувство или интонацию. Контакт, урезанный до предела. С неудовольствием Регина признала очевидное: усилия при таком общении – минимальны. Фому они не утомят.
– Вам вредно думать о работе.
«Я всё равно о ней думаю. Без новой информации эти размышления бесплодны. И приносят мне больше вреда.»
– Ну хорошо. Да, я работаю с ван Седельриком. Обеспечиваю «кокон».
«Я в курсе про „Нейрин-Х“…»
Это Клайзенау ему сообщил, поняла Регина. Больше некому.
«Как велика ментальная активность ван Седельрика?»
– Я с трудом выдерживаю его давление. Он – слабый телепат, и ничего не умеет. Но напор… Фактически это искусственно вызванная инициация! Просто она «размазана» на несколько дней.
«Полагаю, это одна из проблем „Нейрина“. Как ведет себя ваш подопечный?»
– Сейчас он заснул. До того был очень деятелен. Полдня диктовал завещание. Потом был сеанс связи с родственниками: они прощались. Сестры ван Седельрика хотели приехать, но им не разрешили. Мать не предприняла такой попытки. Наверное, ее предупредили заранее.
«Правильно не разрешили. Вы ведь знаете, почему?»
– Тиран намекал на причины карантина. Пострадавшие регулярно проваливаются «под шелуху». Член КСЛ, министр финансов, крупнейший промышленник… Ларгитасцы. Если это всплывет…
«Тиран? Вы зовете его Тираном? Славная шутка… Да, „шелуха“ – важный аспект. Признаться, я не принял его в расчет. Я имел в виду другое. Необходимо предотвратить панику. Атакой флуктуации и гибелью людей никого не удивишь. Да, трагедия, но – будничная трагедия. В отличие от гипотезы маркиза Трессау… Представляете, какой это вызовет эффект?»
Регина увидела заголовки репортажей. Фома позволил себе лишнего, разнообразив сухой, казенный стиль общения: «Первые лица Ларгитаса – подопытные кролики флуктуаций!», «Они нас исследуют!», «Чуждый разум готов поглотить Ойкумену!»…
– Шок, – кивнула она. – Массовая истерия. Психозы и фобии.
«Существует ли психир, способный излечить параноидальный социум?»
«Нет.»
«Теперь вы нас понимаете, – Фома так и сказал: „нас“. Не „меня“. – Более того, общество узнает правду. Просто не всю. Яхта была атакована хищной флуктуацией континуума. Часть людей на борту погибла до посадки, остальных госпитализировали в тяжелом состоянии. Несмотря на все усилия врачей, спасти пострадавших не удалось. На короткое время их привели в сознание, дав возможность попрощаться с родными и отдать последние распоряжения…»
Яхта, думала Регина, тщательно скрывая ход своих мыслей от инспектора Рюйсдала. «
– Вы мне вот что скажите, господин инспектор с допуском… Зачем сюда вызвали целую бригаду телепассов? Утром в коридоре я видела Клода Лешуа. Что он здесь делает? Мы вполне справляемся со своей работой.
«Не мне вам объяснять, какая капризная и избирательная штука – память. Пострадавшие могут забыть что-то важное. Могут скрыть намеренно, счесть несущественным… Помните, с кем мы имеем дело? В интересах государства…»
– Исподтишка обшаривать карманы умирающего? Достойная защита интересов государства! И почему я не удивлена?
«Вы забываетесь. Никому не позволено…»
– Вы на службе, вам и не позволено!
«Если вы намерены продолжать в подобном тоне, я буду вынужден…»
– Вынужден – что? Отменить свободу слова?
«…принудить вас…»
– Каким, позвольте спросить, образом?!
«…прибегнуть к силе…»
– Не смешите меня!
«Я справился с двумя идиотками в „Лебеде“, четырнадцать лет назад. Думаешь, я не смогу повторить то же самое сейчас?!»
– Ты когда-нибудь вертелся на зубцах «шестеренок» Сякко?
МОЛЧАТЬ!
Мальчишка… девчонка…
…стыдитесь!..
Доктор Клайзенау был страшен. Регина и заподозрить не могла, что старый интернатский врач способен кричать, словно бить кнутом – наотмашь, без пощады. Фрида от его вопля присела бы на задние лапы. Хозяйка Фриды, уже готовая транслировать Фоме обворожительную ухмылку целофузиса, спряталась в «кокон» целиком, как в раковину, и законопатила все щели. Никогда в жизни Регине не было так стыдно. Это нервы… это усталость…
Оправданий ищешь, мерзавка?!
И эхом от раскрывшегося в крике доктора, случайно вырвавшейся энграммой, адресованной скорее от прошлого к будущему, чем от Клайзенау к ван Фрассен, долетело, пробив броню мнемоблоков:
…учитель Гюйс:
«Патрик, я повешу тебе „репей“?»
«Вешай…» – голос Клайзенау; ступени…
