Тонкие губы Лайны-Предстоящей еле заметно подрагивали, породистый нос с легкой горбинкой словно принюхивался к далекому, слабому аромату, и я понимал, что неизвестный мне гонец Махметкул-арра в эту минуту с восторгом рассказывает кому-то о случившемся, привирая добрую четверть, если не половину, и его слушатели кивают головами, шепча темное имя Ахайри, Матери-Ночи.
Лайна резко поднялась и направилась к мраморной лестнице, покрытой чем-то алым и ворсистым. Она шла по ступенькам, чуть подобрав подол длинного платья, и перила рядом с ней наверняка были гладкими и ледяными. Каменными были перила. А мои ладони еще помнили дерево, дерево этих же перил пятиминутной давности...
Шутки шутишь, Дом, Дом-на-Перекрестке? Мы бродим, мечемся, спешим, а ты стоишь и поджидаешь всех нас, и твоя вечная изменчивость хранит внутри, в самой сердцевине, некий тайный зародыш...
Чем прорастешь, Дом, Дом-на-Перекрестке?!
...Я смотрел вслед Предстоящей, а за моей спиной молчала стена с обоями в цветочек, стена без всяких признаков окна с витражами, но я знал, что там, снаружи, занимается рассвет.
Иначе бы Она не ушла.
– До заката, Предстоящая, – прошептал я и вновь почувствовал, что мерзну.
– До заката, Мифотворец...
В Доме было ужасно холодно.
Я вернулся в свою комнату, мрачно подмигнул просиявшему тюльпану и открыл тумбочку у кровати, где у меня еще оставалось с полбутылки хиразского бальзама. Темно-топазовый, чуть горчит, тридцать две травы в настое, а крепость...
Такую крепость не в одиночку штурмовать. Я подумал, вытащил пробку и двинулся на приступ.
...Пятый глоток настроения не улучшил, но ощутимо добавил тепла в окружающую сырость. Зря все- таки Лайна назвала меня Мифотворцем. Ведь знает же, что не люблю, и я знаю, что она знает, и тем не менее...
Шестой глоток. Седьмой. Я попытался расслабиться и вспомнить, какой покорно-томительной любовницей бывает хрупкая Лайна, Предстоящая Матери-Ночи Ахайри, но в голову упрямо лезло совсем другое: пинки, теряющее чувствительность тело, смех разгоряченной толпы, в которую судорожно швырял бесполезные слова чужак по имени Сарт... Я только что выпал из своего, привычного мира, я еще не успел понять, что Тяжелое Слово Магистра Сарта здесь, в этом простом и старом существовании, превратилось в горсть побрякушек, раздавленных в крошку сандалиями зевак. Я еще жил тем, о чем не хочу рассказывать – не здесь, не сейчас – и не научился пока жить заново. Пинки, смех, стыд – и порог неизвестно откуда взявшегося Дома, шелест убегающих ног позади, и – глаза, внимательные, оценивающие глаза Лайны- Предстоящей.
Временами я ненавидел эти глаза. Мне казалось, что в них сосредоточилась вся тяжесть здешнего практичного бытия, где тщательно продуманные чудеса отмеряются по чайной ложке для здоровья тупеющего человечества; и мы – личные Мифотворцы Предстоятелей – укладываем иллюзорные кирпичи легенд, лжи, сказок, чтобы люди могли жрать, спать, размножаться и изредка, на сон грядущий, тешить ожиревший разум словами о том, чего нет и не может быть.
Мой бедный, глупый ночной всадник! Ты же знал, верил, ты был готов испугаться, ты испугался почти радостно, ты так и не понял, что это твой сладкий ужас вырос перед твоим конем!.. А я лишь помог, помог нелепо, случайно, я ощутил твой страх и помог ему принять форму – и лишь я видел, что конь, глупое животное, вставал на дыбы, повинуясь власти поводьев и обиженно выкрикивая свои конские проклятия...
Ничего не видел конь. И поэтому не понимал жгучей боли в разрываемом рту. Он не знал, что он должен увидеть. Кони не молятся в храмах Ахайри. А люди молятся. Люди верят. Люди знают, кто может встретиться им в ночи. Некоторые даже видели саму Темную Мать, когда она несется по заброшенным дорогам, гоня упряжку крылатых вепрей.
Меня всегда интересовало, какому болвану первому пришла в голову идея свиньи с крыльями?! И почему они – люди, а не свиньи, хотя иногда и весьма похожие друг на друга – почему они не смеются, а боятся?!
Не положено Мифотворцу думать о таких вещах. Традиция есть традиция. А я думал. И втайне посмеивался. Если не злился.
В конце концов, я был чужой. Первый чужой в Доме. Спасибо Лайне – учуяла, высмотрела талант...
Первый – и, наверное, последний.
Я пил бальзам и еще не знал, что я уже действительно – последний.
Только не в этом смысле.
Я сидел, смачивая губы пряной жидкостью, и с каким-то болезненным удовольствием мурлыкал себе под нос один и тот же куплет старой, полузабытой песенки, по многу раз повторяя каждую строку...
– ...Иди в мир. Пройдешь через нижний зал, потом по коридору, третья комната; дверь рядом с кроватью под балдахином. Кровати может и не быть, но дверь там одна, так что не ошибешься... И поторапливайся, Дом тебя побери!..
Я еще не окончательно проспался, упрямые остатки хмеля бродили в налитой свинцом голове, но шершавый голос выдергивал меня из забытья, и я не сразу сообразил, что этот властный, озабоченный, пренеприятнейший голос принадлежит Лайне.
И совсем не похож на обычный, повседневный (или повсенощный?) хрустальный голосок Лайны- Предстоящей.
– Выйдешь в город и направишься к храму Эрлика, Зеницы Мрака. У Трайгрина, его Предстоятеля, новая забота. Пророк у них на площади объявился. Говорит, нет Бога Смерти, и смерти нет, но есть жизнь вечная... А эти остолопы рты разинули и слушают! Пойди, разберись...
К голосу Лайны вернулись звонкость и прозрачность, но в нем изредка, как вертлявые угри в чистой воде, проскальзывали визгливые нотки базарной торговки. Я улыбнулся в подушку, не успев понять, что делаю, но успев спрятать улыбку.
– У Предстоятеля Трайгрина свой Мифотворец есть, – пробормотал я спросонья. – Я для Зеницы Мрака не работаю. Тоже мне, нашли мальчика на побегушках...
Я знавал Мифотворца при Трайгрине. Вернее, Мифотворицу. Злобная такая старуха, с дымящейся трубкой в желтых зубах, горбатенькая, нос до губы свисает... Одного ее вида хватало, чтобы все вокруг поминали Бога Смерти Эрлика и сплевывали от сглаза. На мифы она не тянула, нет, хоть и неглупа была бабка, а вот сказок вокруг нее – как блох на собаке...
Хлопнула дверь. Забытая бутылка упала со стола и, стуча по коврику, откатилась в угол. Я с трудом приподнялся, морщась и глубоко дыша, и увидел пустую комнату.
Моих возражений попросту не расслышали. Не до того, видно, было.
Я вылез из-под одеяла, кряхтя и ругаясь оделся, спустился по лестнице – на этот раз винтовой и почему-то без перил – нашел нужную комнату, нужную дверь (балдахин был, а кровать отсутствовала) и вышел на площадь.
На крупный булыжник площади Хрогди-Йель перед приземистым храмом Эрлика, Зеницы Мрака.
– Куда прешь, козел? – хмуро сообщил мне вислоусый ремесленник из задних рядов гудящей толпы. – И без тебя тесно...
Я аккуратно наступил ему на ногу и стал проталкиваться вперед, напрягая туловище и растопырив локти.
Через пять минут проклятий и сопения я выбрался из потной, горячей массы и остановился, меланхолично разглядывая ступени храма и жирного пророка на третьей снизу ступеньке.
В то, что он говорил, я не вслушивался. Слов Лайны хватило, чтобы я не сомневался в главном – этот огромный, тучный мужчина с тройным подбородком и складками на багровом лице говорит не то, что
