— Что случилось, папа? Ты плачешь?
Эстер вошла в гостиную и увидела, что Гарольд несколько мелодраматично прижимает дочь к груди.
— Это твоя мать довела меня до слез, твоя грешная, скверная мать! — сказал он. — Не знаю, в уме ли она. Объявила мне, что бросает нас с тобой.
— Не вас, а только тебя, — спокойно поправила его Эстер. — Я уже уложила свои и твои вещи, Элен.
Девушка высвободилась из объятий Гарольда.
— Так это правда? Ты уходишь, мама?
— Ухожу, дорогая.
— Но почему?
— Потому что она негодная женщина. Она недостойна жить в одном доме с чистой, невинной…
Эстер не дала ему договорить.
— Ни к чему тебе, Элен, разбираться во всех этих гадких делах, — сказала она громко и спокойно. — Я давно задумала уйти отсюда — и вот теперь мы уйдем, я и ты. Ты готова?
— Нет, я знаю, ты останешься, Элен, и будешь утешением твоему бедному папе, который так несчастен и так любит тебя!
Девушка посмотрела на него, и то, что она увидела глазами честной, не знающей компромиссов юности, оттолкнуло ее от него.
— Прости, папа, — сказала она тихо, но твердо. — Если мама уходит, я должна уйти с ней.
— Нет, ты не можешь уйти, не имеешь права! Я тебе запрещаю. Я твой отец и законный опекун.
— Мне уже восемнадцать лет, папа.
— Не отпущу я тебя с этой падшей женщиной! И потом, через какую-нибудь неделю ты будешь голодать.
— Не буду я голодать! С мамой мне ничего не страшно.
Через минуту громко щелкнул замок входной двери, и Гарольд остался один. Он сидел, созерцая коврик, с которого два часа назад поднял письмо, взорвавшее его семейное благополучие. Он был в полной растерянности, голова у него шла кругом. Боже, чего только не наговорила ему эта мерзкая женщина! А какую черную неблагодарность проявила Элен! Слыханное ли дело, чтобы дочь бросила обожающего ее отца! Вот они, плоды баловства. Да и Эстер следовало держать в ежовых рукавицах. Возможно ли, чтобы женщина, а тем более жена Гарольда Формби, так обманывала мужа!
Из резных швейцарских часов выскочила деревянная кукушка и закуковала:
— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Гарольд слушал внимательно и серьезно. Семь часов. Скоро пора обедать. Он отправился на кухню, зажег свет. В кладовой нашел всякую еду, на буфете стояли тарелки и чашки, но что-то враждебное чудилось в их неподвижности. Как это неприятно, когда некому подать обед на стол! Ну да недели не пройдет, как обе вернутся! И тогда они узнают, где им хорошо и кто глава семьи. Господи! Каких гадостей наговорила эта женщина!.. Да, ясно, что у нее голова не в порядке.
Он решил сегодня не готовить обеда. Не стоит возиться, к тому же восьмой час, поздно уже. Надо будет завтра найти какую-нибудь женщину для уборки, стряпни и всего прочего — только на несколько дней, пока не вернутся те… И платить ей поденно, нет расчета платить за целую неделю. Вторник, среда, четверг… Они вернутся, наверное, в пятницу, самое позднее — в субботу… А в сущности, даже приятно несколько дней прожить холостяком, это будет вроде короткого отпуска. По правде говоря, женщины народ невыносимый. Кто бы мог подумать, что Эстер станет говорить такие вещи! Безумные слова, лишенные всякого смысла и логики, но горькие и обидные для него, человека с тонкими чувствами. Да, с будущей недели надо будет крепко забрать их в руки, поучить уму-разуму. А собственно, так ли уж необходимо вернуть Эстер? Элен отлично сможет одна вести хозяйство. Мужчина обязан поддерживать свой авторитет, а после признаний Эстер…
Ку-ку!
Четверть восьмого.
Гарольд перестал слоняться по пустым, безмолвным комнатам и вызвал по телефону такси. Он с удовольствием пообедал у Фраскати, потом повел в кино свою очередную подружку и, чтобы не тратить лишний раз денег на такси, домой не поехал, а заночевал у нее.
Как это ни странно, ни Эстер, ни Элен не вернулись к священному домашнему очагу в Клэпхеме. Освободившись от власти мужа, Эстер могла теперь применить свои способности так, как ей хотелось, и сама удивлялась своей энергии и смелости. Несмотря на свалившиеся на нее заботы, она наслаждалась, строя самостоятельную жизнь для себя и дочери.
Первую ночь они ночевали в маленькой гостинице, а на другое утро Эстер сняла у одной знакомой комнату с пансионом за недорогую плату. У нее еще оставался ключ от квартиры Гарольда, и в его отсутствие они с Элен сходили туда и взяли остальные свои пожитки. Заложив драгоценности (их уже теперь было немного) и самые нарядные свои платья, Эстер получила за них около девяноста фунтов. Она обратилась к нескольким «друзьям» Гарольда, с которыми у нее были романы. Одни были с ней грубы, другие встретили ее холодно, но двое или трое отнеслись по-человечески. Она наконец сколотила сумму, которую нужно было внести, чтобы стать совладелицей одной антикварной лавки (хозяйка лавки была ее знакомая). Через полгода они с Элен уже смогли перебраться в отдельную маленькую квартирку, а через год Эстер вернула половину денег, которыми ее ссудили. Элен нашла себе работу в редакции газеты на Флит-стрит.
В конце тридцатого года Эстер получила от Гарольда письмо следующего содержания:
«Дорогая Эстер! Меня крайне удивляет твое молчание и мне очень неприятно, что приходится узнавать о тебе от людей посторонних. Ты тяжко согрешила передо мной, а после этого еще сильно обидела меня, уйдя из дому и уведя мою дочь. Несмотря на это, я готов все забыть и простить. Давай встретимся где-нибудь, обсудим все мирно и постараемся снова создать счастливый семейный очаг. В прошлом я все силы тратил на то, чтобы ты могла жить в роскоши, я окружал тебя вниманием. И теперь, когда коммерция переживает трудное время, тебе следует уж хотя бы в благодарность за мои прежние заботы и доброту согласиться на это предложение. Сердце мое обливается кровью при мысли, что бедняжка Элен вынуждена заниматься бог знает чем и встречаться бог знает с кем — это при ее-то происхождении и воспитании! У журналистов дурная слава.
Несмотря на все, что ты натворила, я остаюсь твоим любящим супругом.
Вот что ответила на это письмо Эстер:
«Дорогой Гарольд! Твое письмо показывает, что ты остаешься верен себе. Предложение твое — нелепость. Я наконец-то счастлива и ни за что на свете не вернусь к невыносимой жизни с тобой.
Элен сама тебе ответит в этом же письме.
P. S. Дорогой папа, что за странное представление у тебя о людях, которые живут своим трудом! Я очень счастлива, работа у меня интересная, и мы все настолько заняты, что у нас не остается времени на разгульную жизнь, какую, по твоему мнению, будто бы ведут журналисты.
Это письмо Гарольд имел неосторожность показать кое-кому из своих «друзей», горько жалуясь на поведение Эстер и патетически сокрушаясь о том, что «эта женщина» настраивает против него дочь. «Друзья» выражали ему сочувствие, а за спиной высмеивали его.
Эстер думала, что теперь Гарольд оставит ее в покое. Но она ошиблась. В начале тысяча девятьсот тридцать первого года от него пришло второе письмо:
