Семеро против Ривза

говорила тебе, что Энcи с друзьями придут к нам вечером. Их-то мы уж должны накормить обедом, а требовать, чтобы прислуга в воскресенье дважды готовила горячий обед, мы же не можем, правда?

Мистер Ривз буркнул себе под нос короткую, хлесткую и весьма неожиданную цитату из Рабле касательно мистера Хоукснитча и его друзей.

— Холодная баранина, — с величайшим отвращением произнес он. — И вода…

— Пожалуйста, не ворчи, — мягко, но высокомерно изрекла миссис Ривз. — Да еще по таким пустякам. Вечером получишь отличный обед. Кстати, пока не забыла: достань-ка к вечеру самое лучшее вино. Мистер Хоукснитч — великий знаток вин.

— Вот уж никогда бы не подумал, — сказал мистер Ривз, мрачно жуя холодную баранину. — Мороженое с содовой, по-моему, скорее по его части.

Мистер Ривз был приучен к домашней узде, и, когда ее натягивали, он повиновался, хотя и не без воркотни. В тот вечер, после еще одного препирательства с миссис Ривз, он нехотя надел крахмальную рубашку и галстук бабочкой: миссис Ривз была уверена, что остальные мужчины будут именно так одеты; неужели он хочет выглядеть белой вороной, чтобы все подумали, будто он не знает, что должен надевать мужчина, когда обедает с дамами, а?… С еще большей неохотой спустился он в погребок и любовно оглядел собрание своих молчаливых друзей. С болью в сердце взял одну из немногих остававшихся у него бутылок рейнвейна 1921 года и поставил на холод. Затем с еще большей болью в сердце пожертвовал бутылкой Волнея 1919 года и, тяжко вздыхая, перелил в графин содержимое бутылки своего лучшего старого коньяку, а также бутылку портвейна высшего качества. Сколько сокровищ коту под хвост! Вот если бы это был старина Саймонc!… Надо будет приберечь немножко коньячку для старины Саймонса на случай, если он заглянет вечером.

Поднявшись наверх, мистер Ривз вымыл руки, запачканные пыльными бутылками, и прошел в комнату, которую он называл «общей», а миссис Ривз — «гостиной». Даже ему, давно уже переставшему замечать изменения в туалете жены, бросилось в глаза то, что разодета она была необычайно пышно. Новое вечернее платье и серьги, которых он еще ни разу не видал, — при одном взгляде на них у мистера Ривза заныло в кошельке.

Миссис Ривз нервничала — это заметно было с первого взгляда. Как только на улице слышался шум автомобиля, она шикала на мистера Ривза, призывая его к молчанию, и напряженно ждала, проедет машина мимо или остановится. Но вот машина проезжала, и не успевал мистер Ривз, без всякой злобы, снова раскрыть рот, как она прерывала его на полуслове и кричала что-то Эстер.

Наконец какая-то машина остановилась, и у входной двери раздался звонок.

— Вот и они! — возбужденно воскликнула миссис Ривз. — Хоть бы эта дуреха не забыла взять у гостей пальто и накидки, как я учила ее.

— Это так важно? — ворчливо отозвался мистер Ривз. — Они что, сами не могут снять плащи и галоши?

Миссис Ривз бросила на него взгляд, исполненный презрения: да неужели настоящие люди, лучшие люди станут вечером, садясь в собственную машину, надевать галоши и плащи, даже если на улице и дождь! В волнении она пересекла было комнату, как бы направляясь в холл, и тут же снова вернулась к камину. Подумать только! Наконец-то у них будут настоящие люди!…

Эстер, как и ожидала миссис Ривз, все напутала, объявляя гостей, а затем мистер Ривз (какого черта! мужчины-то все в черных галстуках!) был отдан на растерзание очаровательному, изысканно светскому мистеру Хоукснитчу, который и представил ему гостей. Если бы Энcи выстроил перед ним три экспоната из «комнаты ужасов» музея восковых фигур, Ривз едва ли был бы более поражен. Миссис Фэддимен-Фиш появилась в платье с таким глубоким вырезом спереди и сзади, что целомудренному мистеру Ривзу стало страшно за общественную мораль. Она походила на вульгарную карикатуру еврейского варианта Елизаветы Тюдор и обладала неприятным, высоким и пронзительным голосом, трели которого нещадно терзали слух окружающих. Если миссис Фэддимен-Фиш была худощава, то мисс Бэрден была просто скелет. Здороваясь с ней за руку, мистер Ривз невольно проникся к ней состраданием и порадовался, что хотя бы раз в жизни она сможет вволю поесть. Светлые волосы мисс Бэрден были уложены в замысловатую прическу, напоминавшую прически голливудских звезд, хотя за такое лицо продюсеры не заплатили бы и доллара в месяц. Лицо было детское, курносое, потасканное и очень размалеванное. В противоположность миссис Фэддимен-Фиш она обладала сиплым, гнусавым голосом, наводившим на мысль, что ей уж слишком удачно вырезали аденоиды.

Но еще больше поразил простодушного мистера Ривза вид мистера Фэддимен-Фиша. Это был высокий мужчина лет за пятьдесят, с заметным брюшком, облаченный во фрак, который некогда вполне мог бы принадлежать Оскару Уайльду, но сейчас был явно взят напрокат — так же, как и юмор. А мистер Фэддимен-Фиш обладал юмором, — во всяком случае, так он говорил, ну а кому же и знать это, как не ему? У него было красное, испещренное прожилками лицо, на котором, словно пограничный столб, торчал нос. Говорил он напыщенно, но проникновенно, а смеялся на одной ноте, так что казалось, будто ревет растревоженный осел. И венчала все это, — ибо в известном смысле это был настоящий венец, — черная шевелюра, состоявшая из отдельных прядей, столь явно наклеенных на его плешивую макушку, что даже невинное дитя сумело бы это распознать.

Не прошло и секунды, как тихая комната загудела и загрохотала от мощных голосов, которым вторил, как неумолчный аккомпанемент, высокой фистулой мистер Хоукснитч. Мистер Ривз решил, что они все пьяны. Ему и в голову не приходило, что причина их веселья — он сам, что они потешаются над ним и буквально покатываются со смеху оттого, что им пришлось забраться в эти мэрвудские трущобы, чтобы пообедать за счет вульгарного старого дурака…

Вошла Эстер, неся на серебряном подносе коктейли. Мистер Ривз с изумлением и возмущением посмотрел на жену. Eму никогда не разрешалось угощать своих гостей коктейлями, даже такого милого его сердцу друга, как Саймонc. И откуда, черт возьми, взялся у них смеситель? Мистер Ривз был совершенно уверен, что он не покупал и не заказывал смесителя для коктейлей. Чудеса… Сделав маленький глоточек, мисс Бэрден (Достопочтн.) с утонченно-презрительной гримаской отставила бокал. Зоркая, как рысь, миссис Ривз тотчас это заметила и затанцевала вокруг гостьи. Может быть, она хочет вишневки? Нет, она никогда не пьет вишневку. Тогда виски? М-м, пожалуй, только если побольше льда и поменьше содовой. (Именно так ведь они пьют там, в Голливуде?) Пришлось мистеру Ривзу пойти открыть бутылку виски. Переливая содержимое ее в графин, он подумал, что, ему, как видно, предстоит провести чертовски противный вечер. Хоть бы поскорее настало время ложиться спать, или уж пришел бы Саймонс…

За столом мистера Ривза ждал еще один удар. Для начала подали икру — целую банку. Мистер Ривз знал, сколько стоят такие банки — семнадцать фунтов шесть шиллингов, — и не раз подавлял в себе искушение купить ее. А тут… Он с укоризной взглянул на миссис Ривз, но та отвела глаза. Четверо гостей оживленно болтали между собой, почти полностью игнорируя хозяев. Энси блистательно выполнял свои обязанности сводника. «Ах, Руперт, расскажите же нам эту чудесную историю про то, как вы охотились с Куорном, — ну, еще когда этот мужлан наступил собаке на лапу». И мистер Фэддимен-Фиш, предварительно откашлявшись и произнеся несколько раз «ну-с», благосклонно снисходил до рассказа и раскатисто смеялся — ха, ха, ха! — собственным остротам. Затем снова вступал Энси: «Бекки, дорогая, расскажите же нам, что сказала ваша матушка старухе герцогине, когда та наступила ей на платье». И мистер Ривз сосредоточенно выслушивал какую-то пошлую историю, которая, по его мнению, доказывала лишь повсеместную распространенность человеческой злобы и дурных манер.

Мистер Ривз тщательно следил за бокалами гостей мужского пола, проверяя, как идет рейнвейн. К его удивлению, Энси, этот большой знаток вин, так и не притронулся к своему бокалу, тогда как мистер Фэддимен-Фиш лакал рейнвейн, точно воду, и потом, как новоиспеченный Оливер Твист, рассеянным взором обводил собравшихся. Очень не хотелось мистеру Ривзу открывать вторую бутылку, а пришлось, после того как Энси, особенно изящно взмахнув рукой, среди веселых взвизгов и восклицаний притворного ужаса опрокинул свой бокал и потребовал восполнения потери.

Миссис Фэддимен-Фиш вскоре перешла к обсуждению слуг — возможно, потому, что публичное