помещение ресторана: просторную довольно пустую комнату, беленные известкой стены и небольшое количество посетителей… Двое мужчин, сидевших за одним из столиков снаружи, поманили к себе мистера Роберта.
— А вот и они, вот и они, — пояснил мистер Роберт без особой на то нужды, — вон и наш великий Филбой.
После обычной в подобных случаях небольшой общей неловкости и замешательства, возникающих при представлении друг другу незнакомых людей, мистер Ривз опустился на стул и с невинным любопытством огляделся вокруг. На столике стояла большая бутыль белого вина и два стакана. Мистер Филбой уловил легкое удивление, отразившееся во взгляде мистера Ривза.
— Вот пробовали вино, поджидая вас, — грубовато и светски-развязно сказал он. — Не хотелось угощать вас той дрянью, которую тут обычно подают. Стоит выпить глоток, и вам точно гвоздь в печень загнали. А вот это неплохое. Попробуйте-ка.
Мистер Филбой схватил стакан с соседнего столика и щедро наполнил его почти до краев.
— Пейте, пейте, — воззвал он. — Не стесняйтесь. Роберт платит. Ха, ха!
Мистер Роберт выдавил из себя улыбку снисхождения к этим причудам гения и протянул мистеру Ривзу поданное официантом меню. Оно было неразборчиво нацарапано по-итальянски, и мистер Ривз с таким же успехом мог бы трудиться над санскритскими надписями.
— Выберите мне сами что-нибудь, — сказал он, протягивая меню обратно.
Тотчас, словно скаковые лошади, взявшие барьер, все трое с жаром принялись обсуждать, что они будут есть. Время от времени мистер Филбой и синьор Пайдерини выстреливали друг в друга короткими итальянскими фразами Особенно часто мелькали слова «scampi» [46] и «piccione» [47]. Мистер Ривз осторожно отхлебнул немного вина, затем сделал более уверенный глоток: не могло быть никаких сомнений — вино оказалось несравненно лучше всех прочих итальянских вин, которые ему до сих пор подавали в Италии; весьма, весьма недурное винцо. Он внимательнее пригляделся к своим новым знакомым.
Мистер Филбой казался примерно одного с ним возраста: у него были пышные темные волосы и красивое, несколько апоплексического вида лицо с резкими чертами, отмеченное печатью беззаботности и распутства. Холеные руки и белоснежное белье мистера Филбоя сверкали чистотой, однако в его облике не было ничего изнеженного. На шее у него на широкой черной ленте висели очки в блестящей черной оправе, но пользовался он ими, судя по всему, скорее для внешнего эффекта, чемпо необходимости. От всего его облика веяло странной недюжинной силой. Мистер Ривз, который, как все прочие смертные, привык судить о людях, исходя из собственного жизненного опыта, определил бы его в разряд директоров какой-либо торговой компании с не слишком устойчивым балансом — крупного акционерного общества по перевозке грузов, например. Мистеру Ривзу казалось маловероятным, чтобы человек такого склада мог удовольствоваться столь пустым времяпрепровождением, как сочинительство.
Синьор Пайдерини был значительно моложе и — с чисто физической стороны — производил еще более внушительное впечатление. Белокурый, типичный венецианец: голубые глаза, густые волнистые волосы, длинный, как у фавна, нос, весьма характерный для итальянцев, могучие плечи, необъятной широты грудная клетка и начинающий округляться и принимать почтенные размеры живот. Словом, высокий, крепкий мужчина. Мистеру Ривзу, не лишенному классовых и национальных предрассудков, хотелось бы представить себе синьора Пайдерини в виде тощего южанина, даго с шарманкой. Увы, это было невозможно. По всем внешним данным этот здоровенный детина мог бы уложить мистера Ривза одной левой. Тем не менее он сидел здесь за столиком и дружелюбно, хотя и несколько назойливо, лопотал что-то насчет еды на вполне сносном английском языке, возражая мистеру Филбою, а порой даже и мистеру Роберту. Мистеру Ривзу казалось странным, почему мистер Филбой якшается с этим итальянцем, — он еще не понимал, что утонченных интеллектуалов ничто не влечет к себе так, как не тронутые цивилизацией, примитивные натуры…
Наконец затянувшаяся дискуссия по поводу меню закончилась, и официант, благодарение богу, удалился, все еще напутствуемый предостережениями мистера Филбоя о том, что все должно быть самого лучшего качества и изготовлено с величайшим старанием.
— С этим народом держи ухо востро, — сказал мистер Филбой, обращаясь к мистеру Ривзу. — За ними нужен глаз да глаз, они ведь на ходу подметки режут. Способны стянуть последний медяк из-под подушки умирающей матери. Мерзкий народ.
— Зачем же вы живете здесь? — наивно спросил мистер Ривз. — В Англии у вас не было бы этих забот.
— В Италии, — грубо вмешался синьор Пайдерини, — есть много такого, какого нет у вас в Англии. Все приходит из Италии, все. Вся ваша цивилизация уворована в Италии. А что дала ваша Англия? Пшик- пшик.
— Не мели вздора, Эрасте, — внушительно сказал мистер Филбой. — Ты почерпнул свои представления об Англии, торгуя тряпьем на Старо-шотландском рынке. Англия создала больше, чем тебе могло привидеться во сне после очередного обжорства раз в две недели.
Синьор Пайдерини сник и, чтобы скрыть смущение, единым духом осушил стакан вина. Напряженную международную обстановку, по счастью, разрядило своевременное появление официанта, принесшего огромную миску с minestrone [48], и мистер Филбой принялся щедро разливать суп по тарелкам — сначала мистеру Роберту, затем его гостям.
— Послушай, что я сегодня видел на Пьяццетте, Гарольд! — сказал синьор Пайдерини, полными ложками хлебая суп. — Какая-то старуха англичанка, по виду старая дева, приехала с Лидо в гондоле. Только она, понимаешь, выходит, уцепившись за руку гондольера, как тут, откуда ни возьмись, несется piroscafo [49], и — бац! — старуха кувырк в воду, а юбки у нее летят вверх, и она визжит, как ненормальная, а гондола — бац! — бац! — и стукает ее два раза по башке…
— Господи помилуй! — в ужасе произнес мистер Ривз, — Насмерть или жива осталась? — с интересом осведомился мистер Филбой.
— Не знаю, — сказал синьор Пайдерини, со смаком глотая последнюю ложку супа и с сожалением отрываясь от тарелки. Думаю, насмерть. Гондольер выудил старуху из воды, а потом пришли карабинеры и уволокли ее. Посмотрел бы ты, как у нее задрались юбки, вот смеху-то было, и как она — плюх! Шмякнулась прямо в воду…
— Не везет мне, — с искренним возмущением и досадой заметил мистер Филбой. — Никогда не удается поглядеть на что-нибудь по-настоящему интересное. Сегодня утром не меньше получаса торчал на Пьяццетте — и ничего, кроме обовшивевших нищих.
Мистер Ривз отодвинул свою тарелку с супом.
— Позвольте налить вам еще, — вкрадчиво спросил мистер Филбой, берясь за разливную ложку. — Кушайте, кушайте. Полезная штука. Лучшего minestrone не готовят нигде в Венеции.
— Нет, благодарствую, — брезгливо ответил мистер Ривз. — У меня теперь аппетит уже не тот, что прежде.
— Мистер Ривз еще не вполне оправился от болезни, — сказал мистер Роберт, великодушно приходя ему на выручку.
— От болезни! — оглушительно воскликнул мистер Филбой. — Какие могут быть болезни в его возрасте! Он же еще мальчишка, младенец, сосунок! У него материнское молоко на губах не обсохло, а он, изволите видеть, позволяет себе болеть. — Наклонившись к мистеру Ривзу, он добродушно осклабился и погрозил ему пальцем. — Я знаю, в чем дело. Стоило мне взглянуть на вас, как я уже поставил диагноз. Едите мало, пьете мало, а потом жалуетесь на запоры. Роковое заблуждение всех людей нашей национальности. Отсюда — прямо пропорциональное количество старых дев. Болезнь желчного пузыря, вызванная недоеданием. Ну-ка, еще стаканчик…
За супом последовали жареные креветки, которые — с удовлетворением отметил про себя мистер Ривз — были превосходны; креветок сменили тушеные голуби — очень нежные и сочные, с зеленым горошком. Из уст синьора Пайдерини и мистера Филбоя нескончаемым потоком лились двусмысленные анекдоты вперемежку с аморальными сентенциями, казавшимися мистеру Ривзу мерзкими и чудовищными. Мистер Роберт время от времени нашептывал ему в ухо:
