заявила Нелл. — Я слышала, она едет в Лондон, будет там житье этой ужасной Мартой Викершем, которая тоже, знаете ли, не лучше. Про нее тут такие истории рассказывают!
— Ну, мама! — тут даже Жюльетта не выдержала, но ее протест остался без внимания.
— Я не мечтаю, чтобы на имя Криса был положен капитал, хотя и настаиваю на этом в отношении Жюли. — Нелл продолжала диктовать свои условия, размахивая большими ножницами. — Если бы я только настояла на этом, когда я сама выходила замуж, но тогда я была романтической дурочкой. Ну не стоит говорить об этом, теперь уж все равно. Разумеется, когда Крис женится, муж и жена будут делить блага мирские, и не все ли равно, какая сторона их принесла, если деньги солидные и хорошо помещены? На мой взгляд, он должен иметь сотни две в год на карманные расходы, но не больше, чтобы он не мог натворить больших глупостей. А потом они с женой могут обосноваться где-нибудь за городом и вести тихую скромную жизнь, заниматься охотой и сельским хозяйством, чтобы заполнить время, и, разумеется, у него должны оставаться его книги и его интересы.
— Вы считаете, что это необходимо, жить за городом? — спросила Гвен, которая выносила загородную жизнь только в небольших дозах.
— Нет, нет, — в этом незначительном пункте Нелл сделала уступку, — если все остальное будет в порядке…
— И вам в самом деле хотелось бы, чтобы он женился на… на подходящей особе теперь же, сейчас? — нервно спросила Гвен.
— Чем скорее, тем лучше, при условии, разумеется, что мы с отцом одобрим его выбор.
— Понятно, — задумчиво произнесла Гвен. — А вы не думаете, что он начнет тосковать и опять захочет в свою Турцию или какую еще там страну?
— С какой стати ему тосковать? Чего еще ему нужно? Если жена отпустит его на несколько месяцев одного — значит, она дура. А если она поедет с ним — пускай на себя пеняет, если оба умрут от тифа…
Нелл резко оборвала свою речь и добавила:
— Покажи-ка, что ты делаешь с этим швом, Жюли. — Постучавшись в дверь, из кухни скромно появилась белошвейка. Разумеется, пришлось перевести разговор на мелочи, ибо нельзя обсуждать что- либо важное в присутствии пролетариата. Но было сказано больше чем достаточно, чтобы показать Гвен, чего от нее ожидают. Она продолжала шить, размышляя и, может быть, чуточку возмущаясь.
Восемь
Под суровым низким ночным небом, затянутым печальными облаками, Крис шел беспокойно и поспешно мимо холодных пустынных полей, где ветер свистел в жестких колючих изгородях, мимо внезапно и лихорадочно вспыхивающих фар автомобилей, проносившихся среди разбрызгиваемой ими грязи, мимо темных рощ, где гниют мертвые листья, мимо улиц новых улучшенных коттеджей, построенных муниципалитетом, в которых потомки не знавших ранее цивилизации поселян наслаждаются теперь стандартизованной роскошью века машин в ее самой дешевой форме и где держат уголь в ванне, потому что колонка испортилась, да им все равно ванна не по средствам.
«Наша эпоха — не трагедия и не комедия, а мрачный и кровавый фарс, леденящая кровь сатира на биологическую тему. Трагедия немыслима без веры в человеческое благородство, а где она теперь? Ваш героизм, джентльмены, не стоит ничего. Взъерошенная курица, наскакивающая на бродячую кошку, подкрадывающуюся к выводку цыплят, которых изменник-петух сделал другой курице, более героична, чем пьяные воины Гомера и пушечное мясо Вердена. Героизм не в том, чтобы жить мятежно. Против чего нам подымать мятеж, против чего? Может быть, нам надеть противогаз на Дон Кихота и послать его бомбить мусорную яму биржи, расстреливать из пулеметов кроличьи загоны промышленных городов?
Чего ради, о вы, горе-убийцы!
Мы боремся теперь не с Ужасом, Жалостью и Роком, а с нищетой, бесплодием и страхом. Сила — по-прежнему право, но право только моральное; биологически сила может оказаться совершенно неправой. Заметь себе это.
Презирая женщину, мы обрекаем себя на подражание ей. Кровь и смерть — ее удел. Для нее биологически естественно умирать в родах, жертвуя собой ради потомства во имя будущего. У них у всех помешательство: подари мне детей или я умру. И мы умираем даря. Пусть будут амазонками, если они могут ими быть. Наш удел — битва умов.
Битва с нищетой, бесплодием, страхом. Чего мы боимся? Почему весь мир корчится в приступах безумного страха? Страх — не предвидение будущего. Предвидение в спокойствии. Астрах — это паника. В конвульсиях страха народы готовятся к тому, чтобы ринуться к смерти и к разрухе, то есть к концу, чего они так боятся. Чем они трусливее, тем воинственнее. Чем неувереннее в своих силах, тем хвастливее. Единственная радость богатого среди его богатств, чтобы бедный оставался бедным. Страх, бесплодие, нищета.
Отбросим страх. Страх не поможет мне избежать голода, крушения надежд, нищеты и безумия. Парализованный страхом, мой король-отец прячется в постели и замахивается бутылкой виски на действительность. С малодушным страхом в сердце моя королева-мать, коварная женщина, строит глупые планы с целью заманить свое потомство в ловушку позорной безопасности. А моя принцесса-сестра, эта буржуазная Электра из аристократического предместья, изобилующего прекрасными особняками, что делает она? Эта прелестная, достигшая брачного возраста молодая женщина, чьи глаза своей глубиной подобны рыбным садкам Хеврона, с какой поспешностью, родившейся из страха, следует она советам своей благочестивой сводни-матери, которая торгуется о цене брачных утех с богатым животным. Что всех их сделало трусами?
Ну а кто я такой, чтоб изощряться в остроумии на их счет? В самом деле, кто? Вспомни, как это поется в песенке: „С тобой мы родные, родные до гроба… Мы счастливы вместе, и счастье — одно…“ Или, может быть, я законченный ублюдок, оборотень, найденыш, младенец, выращенный в колбе, нравственный урод, отвергший законы наследственности и среды? Чепуха! Я такое же ничтожество; бичуя их, я бичую свою собственную плоть.
Я вел себя глупо с Анной. Она права: ее пол — ее богатство. Зачем отдавать задаром то, что можешь выгодно сдать внаем, fructus ventris tui.[8] Я не могу кощунствовать, у меня нет веры, только доверие к науке. Ну а какой смысл быть разумным? Эстетическое предпочтение; симметрия логики в том, чтобы держаться фактов. А каковы факты сами по себе? Я вел себя глупо с Анной. Пойми это. А если с Анной вел себя глупо, то, может быть, и во всем глупо? Попытка вознаградить себя за поражение: потерпел неудачу водном, наверстываешь с юбками. А если и это не удается, обратись к разрушению и давай круши дальше. Поистине единственный выход для меня — стать новым Аттилой».
В этот момент умственного самоисступления Крис обнаружил, что он находится не более чем в четырехстах шагах от дома, напротив деревенского кабака, который как раз открывался на вечернее время. После некоторого колебания он зашел выпить кружку пива в смутной и слабой надежде, не вдохновит ли его пиво на какую-нибудь героическую поэму; таков, кажется, верный рецепт.
В пивной не было никого, кроме тучной, самодовольной хозяйки, которая неразумно пыталась извлечь веселый старый английский огонь из нескольких несгораемых корней дрока.
— Что! Уже новую бутылку виски, сэр?
— Нет, — Крис почувствовал, что краснеет. — Дайте-ка мне кружку пива.
Он сел и стал набивать трубку, продолжая мысленно пережевывать жвачку грустных размышлений, и так погрузился в это бесплодное времяпрепровождение, что, когда хозяйка принесла пиво и спросила, как чувствует себя его отец, он чуть было не сказал: «Очень хорошо, благодарю вас». К счастью, он вовремя вспомнил о печальной действительности и ответил:
— Да все так же, знаете.
— Ах, — набожно сказала хозяйка. — Пути господни неисповедимы. Многие из тех, что были одеты в пурпур и тонкое полотно, будут сидеть во вретище и посыпать голову пеплом, покуда наша страна погрязает в грехе и суете. Не мне быть поклонницей церковных песнопений, это было бы убыточно для моего дела; попы готовы запретить рабочему люду выпить кружку пива на честно заработанные деньги. Но пусть я и
