— Шш! — сказал Крис. — Он возвращается.
Степенный человек принес анкету для заполнения, и, так как Крис не знал, какой ему указать адрес, Марта неосмотрительно сказала:
— Пиши мой, конечно.
Крис повиновался, хотя он чувствовал, что это немного рискованно. Как только они вышли, степенный посмотрел на угрюмого и кивком подозвал его к себе.
— Вы слышали, о чем они говорили?
— Гм…
— Что-то подозрительно мне это, — сказал степенный с встревоженным видом. — Сами понимаете, мы не можем допустить, чтобы после на нас были жалобы. Ступайте-ка за ними, может быть, вам удастся что-нибудь выяснить.
Угрюмый кивнул головой. Ни Крис, ни Марта не заметили, как он вошел за ними в автобус и сел позади. Он внимательно прислушивался ко всему, что они болтали, довольные, что они вместе, друг с другом; уверения Марты, что эта «гнусная работа» будет временной, радужные проекты насчет того, что они будут делать, когда каждый найдет себе идеальное место в жизни, и как они будут встречаться во время учебного года и проводить вместе каникулы. Если им удастся найти какое-нибудь дешевое местечко, они поедут летом за границу…
Угрюмый следовал за ними до дома Марты, записал адрес и скрылся.
Восемь
В первые же дни своего путешествия Крис откровенно признался себе самому, что Марта была права, а он — не прав. Это было как раз то, в чем он нуждался. Ежедневные переезды каждый раз по новой местности, возбуждающее действие иной, незнакомой жизни, небо и ветер, и, превыше всего, ощущение, что ты быстро мчишься навстречу теплу и оживлению новой весны, — все это успокаивало и радовало его. Криса привели в восхищение просторы Франции, открывшейся ему, когда они отъехали от побережья и повернули к югу страны, населенной, но не слишком, покоренной человеком, но еще не изуродованной им. Он посылал Марте восторженные открытки с видами; в них он непрестанно повторял ей, что его огорчает единственное — с ним был мистер Чепстон, а не она.
Несчастья и потрясения последних шести месяцев с невероятной быстротой отступили на задний план и казались теперь почти такими же чужими, как страдания воображаемых персонажей в книге, которым мы сочувствуем несколько часов, а потом о них забываем. Они растворились в небытии, как обрывки тяжелого сна, когда мы просыпаемся и постигаем блаженную истину, что всего приснившегося нам никогда не было. Он вспоминал обо всем этом без горечи и без обиды, почти без боли, в то время как автомобиль мчал их к югу по бесконечно развертывающейся дороге, среди нежной молодой зелени начинающегося года. Колледж и «катастрофа», унизительное возвращение домой, замужество Жюли, глупый и жалкий план навязать ему Гвен, странные лихорадочные дни, проведенные с Гвен, гнетущая комната в Сохо и бессмысленная «работа» у мистера Риплсмира, затем целая серия злобных ударов судьбы — его увольнение, болезнь Жюли, смерть Фрэнка и постоянная тревога и растрата энергии в попытках навести хоть какой-то порядок в этом хаосе — все это, казалось, произошло с кем-то еще или, вернее, с другим его «я», которое теперь могло примириться со всем и стать выше этого. Живой действительностью, неразрывной частью его самого была Марта и их незапятнанная молодая страсть.
Если бы только настроение первых дней могло удержаться! Но были две опасности, которых Крис не предусмотрел. Езда на автомобиле, которая в первые дни погружает шофера и ездока в сонное спокойствие, вскоре начинает все больше и больше возбуждать нервы, переходить в увлечение скоростью, которое поглощает вас целиком, если только этому не противостоит строжайшая самодисциплина. К несчастью, самодисциплина — качество, которого он так настойчиво требовал от других, была совершенно не свойственна мистеру Чепстону; длина перегонов и скорость увеличивались с каждым днем. Кроме того, Крис не учел, что одно дело — встречаться с мистером Чепстоном изредка в колледже и совсем другое — находиться изо дня в день с утра до вечера в его обществе. И потом, с мистером Чепстоном получилось так же, как с Нелл: Крис знал, что он во многом расходится с Чепстоном, но только со временем и после ряда мелких столкновений он понял, насколько велики их расхождения.
Будь Крис менее погружен в блаженство своего нравственного выздоровления, менее занят грезами наяву, в которых Марта появлялась на фоне мелькавших перед ним пейзажей, он отнесся бы с большим вниманием к небольшому эпизоду, происшедшему в первый же вечер их путешествия с мистером Чепстоном. Ему и в голову не пришло, что этот послеобеденный спор может привести к дальнейшим разногласиям или что мистер Чепстон будет так злиться, когда ему противоречат.
В этот день мистер Чепстон удовлетворился весьма умеренным переездом от Кале до Аббвилля, где они остановились на ночевку. Крис успел до обеда написать длинное любовное письмо и явился к столу в особенно приподнятом настроении. Подобно многим поклонникам широкой жизни и здравого смысла, мистер Чепстон во время каникул ни в чем себе не отказывал, и вина было вдоволь. К сожалению, под влиянием вина, а также того обстоятельства, что они проехали мимо бывшего генерального штаба в Монтрей и находились сейчас в одном из прифронтовых городков, мистер Чепстон предался военным воспоминаниям.
Военные воспоминания всегда скучны для тех, кто не пережил войны, а воспоминания мистера Чепстона были Крису особенно скучны. Он неоднократно слышал их раньше. И потом, все это было так давно, словно этого вообще не было. У Криса было тем больше оснований сомневаться в истинности подвигов мистера Чепстона, что они при каждом новом изложении становились все более доблестными, а опасности все более опасными. Сверх того Криса раздражало бесстыдное, по его мнению, стремление мистера Чепстона накормить волков милитаризма и в то же время сберечь пацифистских овец. Он хотел пожинать лавры за свою дьявольскую храбрость на фронте и одновременно вкушать похвалы своим филиппикам против войны. Крис замечал ту же черту и у других героев войны, и ему приелось это. Наконец мистер Чепстон совершил последний смертный грех, а именно проиллюстрировал какое-то сложное тактическое положение с помощью ложек, вилок, спичек и масличных косточек.
Долгое время Крис слушал его с терпеливой вежливостью, которую все труднее становилось сохранять. Его больше всего возмущал в рассуждениях мистера Чепстона их лейтмотив: все ужасы, которые Чепстон претерпел на войне, якобы принесли каким-то образом огромную пользу Крису и «всему его поколению», так что Крис должен быть благодарен ему за то, что он обовшивел на Сомме, потому что «вы и все ваши собратья навсегда останетесь моими должниками», «должны смотреть на меня снизу вверх» и, по каким-то таинственным причинам, «не годитесь мне и в подметки». Наконец Крис не выдержал:
— Удивляюсь, почему вы не дезертировали?
— Дезертировал! — воскликнул мистер Чепстон, разгоряченный красным вином и воспоминаниями о своей мнимой доблести. — Как вы можете говорить о такой позорной вещи?
— Но ведь раз вы пацифист, вы должны всячески превозносить дезертира. У него хватает мужества осуществить свое нежелание быть убитым. Собственно, следовало бы воздвигать памятники Неизвестным Дезертирам, о чем до сих пор никто еще не подумал.
— Нелепый парадокс! — сказал мистер Чепстон, досадливо фыркая и хихикая. — Мы боролись во имя идеалов, и дезертирство было бы подлой изменой!
— При чем тут идеалы, когда вы просто старались доказать, что у вас больше грубой силы. Было бы куда полезнее и, пожалуй, труднее доказать, что у вас больше ума.
— Это школьническое остроумие, — оскалился мистер Чепстон. — Бороться с противником можно только его же оружием. Нас заставили прибегнуть к грубым средствам, но нашей целью было сохранение идеалов.
— А не сделались ли средства целью?
— Что вы хотите сказать?
— Только то, что вы так старались победить, что к тому времени, когда победили, начисто забыли об идеалах.
