Она уже увидела его. Махнув спутницам, она подошла к нему танцующей походкой.
— Итак, отважный землянин вновь поднимается по золотым ступеням Пиннати! Что ж, Дерек Энде, твои глаза темны, как всегда, а чело серьезно.
Он смотрел на нее, и поющие трубы впервые за вечер звучали для него согласно, а к горлу подкатил восторг.
— Ева!.. Твои глаза ярки, как всегда… И с тобой нет мужчины.
— Стечение обстоятельств работает на тебя. — Она засмеялась — да, он помнил этот звук! — а потом сказала серьезнее: — Я услышала, что ты здесь с Беликсом Саппоузом и его женщиной, и совершила страшную глупость, придя увидеть тебя. Ты же помнишь, как я люблю делать глупости.
— Глупости?
— Наверное, да. Ты, Дерек Энде, изменился меньше, чем ядро Пирилина. Предположить иное было глупостью; знать, что ты не изменился, и все же встретиться с тобой — двойной глупостью.
Он взял ее за руку и повел вверх по лестнице; скользящие с обеих сторон комнаты расплывались перед глазами. — Тебе обязательно вспоминать старые обиды, Ева? — Мне не надо вспоминать; это стоит между нами. Я боюсь твоей неизменности; потому что я — как бабочка рядом с твоим серым замком.
— Ты. прекрасна, Ева, так прекрасна! И разве бабочка не может спокойно отдохнуть на стене замка? — Он с трудом приспособился к ее иносказательной речи.
— Стены! Я ненавижу твои стены, Дерек! Разве я бульдозер, чтобы пытаться проломить стену? И есть ли они, нет ли их — ты все равно останешься узником.
— Давай не будем ссориться, пока не согласимся хоть в чем-то, — сказал он, — Вот звезды. Разве мы не можем сойтись во мнениях о них?
— Можем, поскольку мы оба к ним равнодушны. — Ева огляделась и бесстыдно прижалась к нему. Лестница достигла высшей точки и медленно двинулась вдоль верхнего края Яркоока. Они стояли на верхней ступени, и ночь окружала их вспышками зеркальных отражений.
Ева Колл-Кеннерли была человеком, но не из семьи землян. Она происходила из племени велюров из У-образного скопления густонаселенного Третьего Рукава галактики, и кожа у нее, как у всех ее соплеменников, была покрыта густой коричневой шерсткой. Блестящие способности Евы нашли себе применение в том же исследовательском отделе, что и более скромные таланты Беликса Саппоуза. Дерек познакомился с ней в прошлый раз, когда был на Пирилине. Их любовь была постоянной войной.
Теперь он смотрел на нее, касался ее и не мог сказать ни слова. Под взглядом ее живых глаз он попытался улыбнуться.
— Поскольку меня, как стрелку компаса, тянет к сильным мужчинам, мое щедрое предложение все еще Остается в силе. Разве это не достаточная приманка?
— Я не считаю тебя ловушкой, Ева.
— Тогда сколько еще столетий ты намерен замораживать себя на Земле? Ты по-прежнему верен, если я припоминаю твой эвфемизм для рабства, своей Госложе, ее холодным губам и запертому сердцу?
— У меня нет выбора!
— Ах да, на этом пункте я потерпела поражение — и не раз. Она все еще продолжает исследования трансмутации видов?
— Да, конечно. Средневековая идея о возможности превращения одною вида в другой была глупой в Средние века; теперь же, с постепенным накоплением на планетах космической радиации, она стала в определенной степени верной. Госпожа стремится показать, что клеточные связи можно…
— Да-да, и этот серьезный разговор — оскорбление для Яркоока! Ты сидишь взаперти, Дерек, совершаешь подвиги книжного героизма и никогда не выходишь в реальный мир. Если ты воображаешь, что можешь пожить с ней еще, а потом вернуться ко мне, то ошибаешься. Твои стены будут из века в век становиться все выше, пока я уже не смогу… не смогу… нет, это неправильная метафора… Не смогу взобраться к тебе.
Даже в душевной муке этого разговора тепловзгляд на ее мех был приятен. Дерек беспомощно замотал головой, пытаясь избавиться от жала ее речей.
— Посмотри, какой ты даже сейчас большой, храбрый и молчаливый! Ты такой высокомерный, — сказала она и добавила почти тем же тоном: — Поскольку я все еще люблю частичку тебя, запертую в стенах замка, я снова делаю тебе свое серьезное и пустяковое предложение.
— Ева, прошу тебя, не надо!..
— Надо! Забудь эту скучную зависимость от Земли, забудь этот ужасный матриархат, живи здесь со мной. Ты не нужен мне навеки. Ты знаешь, что я эвдемонистка[2] и живу ради удовольствия — наша связь нужна лишь на пару столетий. За это время я не откажу тебе ни в чем, что ты захочешь испытать.
— Ева!
— После этого наши запросы будут удовлетворены. Тогда ты сможешь вернуться к Матери Эндехаавена — мне наплевать.
— Ева, ты же знаешь, как я презираю эту веру, этот эвдемонизм.
— Забудь свои убеждения! Я не прошу ничего трудного. Кто ты такой, что торгуешься? Разве я рыба, чтобы меня покупать на килограммы: этот кусочек выберем, а этот выбросим? Он молчал.
— На самом деле я тебе не нужен, — сказал он наконец. У тебя уже есть все: красота, ум, чувства, теплота, душевное равновесие, комфорт. У
— Ты извиняешься за себя, а не за нее.
Она уже повернулась гибким велюрским движением и бежала по лестнице вниз. Освещенные комнаты всплывали вокруг, как пузырьки.
Его вымученная попытка объяснить свои чувства сменилась озлоблением. Дерек побежал за ней, схватил за руку.
— Да послушай же меня, черт возьми!
— Никто на Пиридине не станет слушать такую мазохистскую чепуху! Ты высокомерный дурак, Дерек, а я слабовольная дура. А теперь отпусти меня!
Снизу подплыла следующая комната, Ева запрыгнула в дверь и исчезла в толпе.
5
Не все плавающие комнаты Яркоока были освещены. Некоторые наслаждения в темноте восхитительнее, и эти наслаждения доступны в потайных залах, где свет лишь чуть-чуть рябит на потолке, а мрак сладострастно благоухает иланг-илангом. Здесь Дерек смог выплакаться.
Сцены его жизни скользили перед ним, словно подгоняемые теми же механизмами, что приводили в движение Яркоок. И всегда рядом была Она.
Он сердито напомнил себе, как всю жизнь тщательно старался ей угодить — во всем, во всем старался удовлетворить ее! И когда она бывала довольна, то признаки этого будто прорывались вопреки ее воле, как бывает, просачивается вода через трещины в скале. И для него, несомненно, было удовлетворением пить из этого прохладного ключа… но разве это радость, если она требует такой напряженной дисциплины и покорности?
Госпожа, я люблю и ненавижу твои требования!
А дисциплина была такой… и так долго… что теперь, когда можно бы наслаждаться вдали от нее, он едва может высечь струйку из своей собственной скалы. Он уже бывал здесь, в этом городе, где правят гедонисты и эвдемонисты, гулял среди ароматов наслаждения, среди доступных женщин, прекрасных гостей и прославленных красот, вдали от Госпожи — и чувствовал, что она воздействует даже на выражение его лица. Люди заговаривали с ним; он что-то отвечал. Они веселились; он старался не отставать. Они открывались ему; он пытался откликнуться. И все время надеялся, что они поймут: за его высокомерием скрывается только застенчивость… или надеялся, что застенчивость скроет высокомерие? Он не знал.
Да и кто мог знать? В одном качестве так много от другого. И одно другому не уступает.
Он очнулся от размышлений, осознав, что Ева Колл-Кеннерли снова где-то недалеко. Значит, она не ушла из Яркоока! Она ищет его!
Дерек привстал в завешенном алькове. Он не понимал, как она смогла его разыскать; При входе в Яркоок посетителям давали звон-камни, по которым их можно было отыскать в комнатах; но решив, что его никто не захочет разыскивать, Дерек выключил камень еще до того, как ушел с вечеринки Беликса Саппоуза.
Он услышал голос Евы, его ясные обертоны — не близко, не далеко…
— Ты находишь самые укромные уголки, чтобы спрятать свой огонь под…
Больше Дерек ничего не разобрал. Она опустилась среди гобеленов с каким-то человеком. Так она совсем не искала его! Его захлестнула волна облегчения и сожаления… а когда он прислушался снова, она произносила его имя.
Стыдясь самого себя, он подался вперед, чтобы подслушать — как волк, подбирающийся к костру. И сразу теплозрение открыло ему, с кем Ева разговаривает. Он узнал рисунок отростков-пантов: Беликс, а рядом на какой-то замысловатой постели раскинулась Джапки.
— …попытки бесполезны. Дерек слишком замкнут в себе, — сказала Ева.
— Скорее замкнут в своих психологических установках, — сказал Беликс. — Мы обнаружили то же самое. Это психологические установки, моя дорогая.
— Какой бы ни была причина, я все еще достаточно восхищаюсь им, чтобы желать понять его. — Голос Евы звучал чуть напряженнее обычного.
— Смотря на это с точки зрения науки, — произнес Беликс весомо, как человек, высказывающий окончательную и очевидную истину. — Земля — последний оплот обанкротившейся культуры. Землян сейчас меньше пары миллионов. Они пренебрегают общественной жизнью, им служат партеногенетически[3] выведенные рабы, все созданные по одной и той же контролируемой генетической формуле. Все земляне состоят в кровном родстве. Поэтому они стали практически отдельным видом. Все это можно увидеть в нашем друге Энде. Как я уже сказал, он замкнут в своих психологических установках. Трагично, Ева, но ты должна смотреть правде в глаза.
— Наверное, ты прав, непогрешимый зануда-проповедник, — лениво протянула Джапки. — Кто, кроме землянина, сделал бы то, что Дерек совершил на Фести? — Нет-нет! — воскликнула Ева. — Дереком правит женщина, а не психологические установки. Он…
— В случае Энде это одно и то же, дорогая, поверь мне. Подумай о социальной организации Земли. Рабы-партены заменили всех, кроме горстки истинных землян. Эта горстка разделила Землю на большие поместья, где правит пагубный матриархат.
— Да, я знаю, но Дерек…
— Дерек в тисках системы. Земляне впали в беспрецедентную модель спаривания. Сыновья женятся на матерях не только чтобы сохранить свой род, но и потому, что способные к деторождению женщины на Земле сейчас редки и сама Земля дряхлеет. Такова семья Энде; таков й сам Дерек Энде. Эта «госпожа» ему и жена, и мать. А если учитывать еще и фактор долголетия… в общем, естественно, создается крепчайшая эмоциональная броня, которую почти невозможно взломать. Даже тебе, моя пушистая Ева!
— Сегодня вечером он едва не сломался!
— Сомневаюсь, — сказал Беликс. — Энде, возможно, и хочет вырваться из своего клаустрофобного дома, но те же силы, что тянут его прочь, в конечном счете затянут его обратно.
— Говорю тебе, он едва не сломался — только я сломалась первая.
— Ну, как говорил мне много веков назад Тиэ Рач, только тот, кто ненавидит наслаждения, сумеет и других заставить возненавидеть их. По-моему, тебе повезло, что он не сломался: ты бы просто осталась с ребенком на руках.
Ее смех прозвучал фальшиво.
— Значит, с ребенком, вероятно, останется Владычица Эндехаавена. Я больше пробовать не стану… хотя он, кажется, он такого давления долго не выдержит. Это же просто
