— Пока хоть кто-то отдаёт себе отчёт в том, что он живёт на криминализированной планете, удовольствие — скорее ограниченный вид деятельности. Согласен, Оббаги?
— Кое-кто только и видит повсюду поводы для удовольствия.
— Прекратите ныть, вы оба! — воскликнул Вольфганг. — Уныние не в моде в нашей добропорядочной Державе. Я лично беседовал с чертовски умным Паулюсом Стромайером, который даже сейчас, если я правильно его понял, разрабатывает новую математическую формулу, благодаря которой можно будет уравнять богатых и бедных.
— Он лишь придумывает правила. Стромайер подобен андроиду, — просто, как обычно, ответил Оббаги. — Подозреваю, один из андроидов серии ALF-21, запущенных на рынок умышленно глупыми, дабы польстить человеческому самолюбию. Я, как и Габбо, считаю людей ничтожествами.
— Никогда не видел ни одного нормального человека, менее похожего на андроида, чем Стромайер, — ответил Вольфганг и, допив шампанское, учтиво кивнул Габбо и вышел.
— Он выглядит странно, — проговорил безликий рандроид.
— Это относится и к его птице, — согласился Габбо.
— Забавно! Как же они собираются всё это осилить, когда их развод не за горами? — обратилась к своему мужу Стефани Бёрнелл.
Карл Лейбрехт, прогуливающийся вместе с супругами, парировал:
— Развод — величайшее из удовольствий со времён возведения дворца Кубла Ханом[6].
— Представьте себе, насколько прекрасной была эта долина, пока её не испортил Дё Бурсей, — сказал Рой Бёрнелл.
— Не будь таким занудой, — ответила Стефани, смеясь и беря его за руку. Ей было не до него — она рассматривала ошеломляющие наряды окружающих дам. Ведь каждая стремилась выглядеть на все сто.
— С другой стороны, — продолжил Карл, — эта долина — явление временное. Земля — театр перемен, в котором роли исполняют не только континенты, но и разрушительные метеориты из космоса.
— Давайте же надеяться на то, что этого не случится прямо сейчас, — беззаботно прощебетала Стефани.
— Вся история Земли насчитывает пять случаев массового вымирания видов, — пренебрежительно сказал Карл, явно раздражаясь поверхностностью суждений. — Самое раннее случилось в ордовикском периоде, четыреста миллионов лет назад.
— Ну и скучный же ты! — воскликнула Стефани. — Только посмотри на это чудесное платье! Кто эта женщина? Мне так нравится, что викторианский стиль снова в моде.
— Полагаю, это писательница, Роза… фамилии не помню.
Они потягивали шампанское. Карл решил, что самое время сменить тему:
— Видите вон того рослого парня с устрашающего вида андроидом в главной зале? Это Габбо!
— Бог мой, Габбо! А он-то что здесь делает? — удивилась Стефани.
— Думаю, он — спонсор этого мероприятия. А вовсе не Дё Бурсей. Говорят, что его хобби — наблюдение за особенностями поведения людей.
— Уж на нас-то в таком случае глядеть незачем!
— О чём думаешь, Франсин? — спросила Энн Сквайр свою обворожительную дочь. Она считала своим долгом добиться от девушки хоть слова.
— Примерно о том же, — ответила та.
— Видишь ли, им наконец-то удалось в реальности создать тот мир, о котором ты пишешь в своих романах: юность, красота, мир, изобилие… — произнёс генерал Гэри Фэйерстепс, оценивающе глядя на Розу Байуотер, только что вышедшую из-под душа в их коттедже персикового цвета.
— О да, я люблю изобилие, именно в этом наше богатство! — ответила она, оборачиваясь большим розовым полотенцем. — Мне это чрезвычайно нравится. А что думаешь ты?
Генерал, внешне производивший довольно неприятное впечатление и не отличавшийся хорошими манерами, щегольски разгладил усы:
— Зависит от того, что ты получаешь.
Хотя он и восхищался Розой, но эта безмозглая кукла была слишком легкомысленна в своих суждениях.
— Наследственность играет большую роль, Роза. Богатая родословная никому не помешает! Вот ты откуда родом?
— Да ничего особенного, Гэри. Хотя моя бабка со стороны отца была фавориткой датского короля Хенгиста, мы уже давно забыли о тех днях славы…
— По крайней мере, вам было откуда падать! — проворчал Фэйерстепс. Он пытался снять ботинки, и его лицо приобретало всё более пурпурный оттенок.
— Вот мой прапрадед пал смертью храбрых в сражении Даменбинден-на-Майне[7] и даже написал эссе о своём конном полку: «Двенадцатая лошадь Пржевальского. Важность наследственности». По-моему, я как-то упоминал об этом.
— Мы, Фэйерстепсы, из военной элиты. Наш семейный девиз гласит: «Если ты, то и я». Это у нас в крови!
— Ты на что-то намекаешь? — поинтересовалась Роза.
— Похоже, над холмами сгущаются тучи, — осторожно вмешался Джек Хэррингтон.
— Но только для того, чтобы напомнить нам о нашем привилегированном положении в столь погожий денёк.
— Не пойму только, почему они пригласили меня, — перебил его Фэйерстепс. — Я не большой любитель вечеринок.
— Но вы важная персона, Гэри. Не то что я.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Фэйерстепс. — Чёрт бы подрал эти ботинки!
— А я как раз подхожу для долины. Долины были придуманы для таких, как я! — продолжила препирания со своим компаньоном Роза.
Безусловно, Джек был до безобразия скучным человеком.
— А ты — старый прохвост! Ты рождён для покорения гор! — кинула она Фэйерстепсу.
— Если только в каком-нибудь забытом богом местечке вроде Тайбару, — ответил генерал со смехом, будто радуясь чьей-то остроумной шутке.
За столиком в одном из баров сидела Джейн Сквайр, вернувшая свою девичью фамилию после развода. Она разглядывала большую картину из креветок и омаров, выложенную на прилавке, имитирующую шедевры голландской школы живописи. Джейн была в центре весёлой компании, а рядом — стройная молодая девушка небесной красоты, с которой мужчины не сводили восхищённых глаз. Франсин Сквайр, дочь Энн Сквайр и Кевина Кростадта, подающая надежды восходящая звезда фильмов Габбо, стала уже достаточно известна для того, чтобы участвовать в общих беседах. Но сейчас перед ней стоял нетронутый эспрессо, девушка просто спокойно сидела и блистала.
Элегантная Джейн была очень воодушевлена происходящим и болтала без умолку. Она уже сменила свою привычную деревенскую одежду на подобранное со вкусом необычайно изящное одеяние, более подходящее по случаю. К своим сорока годам немного набрала в весе, стала окрашивать волосы в чёрный цвет, но её милый облик и мягкий характер по-прежнему очень привлекали мужчин постарше.
К этой категории относился и её друг, Кевин Кростадт. Заказав бокал белого вина, он наклонился к ней и добродушно поинтересовался:
— Ты не испытываешь чувства голода, глядя на эту картину? По-моему, её основная цель — вызывать аппетит.
— Не столь голодна, сколь скупа, — последовал ответ.
— Откровенно говоря, вся эта свадебная церемония — просто праздник скупости, — прошептал он ей
