Лето Гелликонии

мира, фагоры жили в раз и навсегда установленном темпе; мысли об уходящем времени никогда не проникали в серый сумрак обители их предков.

Домашние животные фагоров гибли довольно часто. Когда умирал другой, его тело небрежно выбрасывали за околицу поселка или к ближайшим деревьям у выхода из пещеры на растерзание промышляющим падалью животным или стервятникам. Великие черные фагоры не знали смерти: смерть значила для них не больше, чем само время. С возрастом движения анципиталов замедлялись - и только. По сути, оставаясь жить в границах условно существующей семьи или племени, они все больше и больше отдалялись от сородичей. Год от года ловкость и проворство оставляли их. Язык тоже постепенно забывался. Наконец движения прекращались вовсе.

Как только это происходило, племя оказывало своим старейшинам последнюю милость, одинаковую для всех и традиционную. Ибо в племенах фагоров заботились только о недавно появившихся на свет и о глубоких стариках, чей возраст близился к веку или перевалил за него. Сверхдолгожителей хранили особо, в безопасном месте, всячески почитая, и выносили в дни великих празднеств на общее обозрение и поклонение и берегли пуще глаза, если вдруг паче чаяния намечалось вооруженное столкновение с соседним племенем.

Олицетворяя размеренный ток времени, фагоры-патриархи незаметно для себя и других, не особенно меняясь внешне, пересекали сумеречную черту, отделяющую привычную всем активную жизнь от иной формы существования. Само время, сгущаясь, пропитывало их тела. Древние фагоры сжимались и иссыхали, превращаясь за несколько десятков лет в небольшие кератиновые сгустки, лишь отдаленно напоминающие очертаниями те тела, которыми они были ранее. Но и тогда искорки разума не покидали их. Они копили мудрость, и к ним нередко обращались за советом живые. Так неподвижные старейшины еще очень долго участвовали в жизни племени. Но в конце концов распадался и кератин, и лишь после этого считалось, что анципитал наконец завершил свое существование; при соответствующем уходе и заботе многие старцы влачили свои дни еще в течение многих веков.

Подобная сумеречная полупотустороняя жизнь могла тянуться очень долго. Зимы приходили на смену лету, мало отличаясь друг от друга и мало меняя облик напоминающего булаву протянувшегося через экватор полуострова. Где-то далеко моря зимой иногда замерзали; на полуострове же, высоко в горах и у их подножия в охваченных изморозью долинах, летаргический рай длился многие луны - многие луны и многие века.

Нельзя сказать, что фагоры были неподвластны переменам, просто затрагивающие их изменения происходили крайне медленно. Неизвестная звезда - неожиданно появившаяся в небе сверкающей точкой и относительно быстро начавшая расти, внесла коренные перемены в расчисленный на века уклад существования фагоров.

Появление первого фагора с белой шестью сородичи восприняли с полнейшим равнодушием. Вслед за первым появились и другие альбиносы, и многим из них удалось достигнуть зрелости. От белых сталлунов и гиллот произошло на свет белое же потомство. И только тогда уродов стали выгонять из племени. Изгои поселились на берегах моря Ковасса, где вели сытую и спокойную жизнь, вволю наедаясь игуанами. Они тоже приручали других и носили своих домашних зверьков с собой на спинах. В обязанности других входило поддерживать огонь в переносных очагах хозяев, время от времени подбрасывая туда пучки сухих морских водорослей.

В блеске новой звезды фагоры с другими на спинах бесцельно брели вдоль берега моря на восток, окутанные дымом каменных очагов и на первый взгляд совершенно безутешные. Но годы сменяли друг друга, и число белых фагоров росло, а их исход на восток превращался в общее неуклонное стремление. Свой путь они отмечали каменными столбами, возможно, в надежде на то, что в один прекрасный день по этим отметинам будет легче найти дорогу назад. Однако ушедшим на восток так и не суждено было вернуться.

Странная звезда в небе продолжала неуклонно расти, и так до тех пор, пока по ночам все другие звезды не стали тонуть в ее блеске, а все предметы отбрасывать тень, как раньше бывало лишь в полнолуния, в ночи господства Т'Сехн-Хрр. И тогда, посовещавшись с предками, анципиталы дали новой звезде имя «Фреир», что означало «страх».

От поколения к поколению страх-звезда продолжала расти, хотя и почти незаметно для глаз. И поколение за поколением белые фагоры-мутанты расселялись вдоль побережья до самого Геспагората. Продвижение белых фагоров на запад от полуострова Пеговин остановили непроходимыми топями края, позже получившего название Димариам. На востоке мутанты с медлительной уверенностью осваивали альпийские луга Зроссы и, пройдя через них около двух тысяч миль, вышли наконец к тонкому мостику- перешейку Кадмир. Всю эту историю бесстрастно сохранила родовая память фагоров, что являлось отличительной чертой их типа.

Перебравшись через перешеек в Рададо, белые фагоры оказались в землях, где климат напоминал тот, к которому они привыкли в Пеговине. Часть фагоров обосновалась здесь; другие, из тех, что пришли позже, двинулись дальше. И всюду на своем пути они воздвигали каменные столбы, отмечая благоприятные воздушные октавы, по которым потом можно будет найти дорогу на родину своих двурогих предков.

В конце концов катастрофа все-таки грянула. Древняя, остывающая и обремененная планетами звезда оказалась в сетях страх-звезды, молодой и яростно-мощной, пронизывающей космос вокруг себя всепроникающим излучением. В своем путешествии в пространстве страх-звезда была не одинока, ее сопровождал напарник гораздо меньшего размера. В последовавших затем космических пертурбациях с установлением новых орбит и тому подобного малый напарник страх-звезды затерялся. Избрав новый курс, он умчался в пространство, в неизвестность, прихватив с собой одну из планет системы Беталикса, а также луну Гелликонии, Т'Сехн-Хрр. Сам Беталикс превратился в один из спутников страх-звезды. Такова была Катастрофа, память о которой навсегда сохранилась в родовых воспоминаниях предков фагоров.

Появление у планеты нового сильного хозяина и последовавшие за этим неблагоприятные природные явления - невероятной силы ветра, приливы и землетрясения - разрушили перешеек Кадмир, превратив его в узкий пролив. Пуповина между Геспагоратом и Кампаннлатом была перерезана.

В эту Эпоху Перемен менялись и другие. Эти существа всегда были значительно тщедушнее и слабее своих хозяев-попечителей, хотя заметно превосходили их в ловкости и гибкости ума. Их исход из Пеговина принял вдруг форму партнерства с фагорами: другие больше не были обычными домашними зверьками, о которых вспоминали только в часы досуга, когда проходило желание развлечься, но становились добытчиками пропитания наравне с двурогими, и вклад их в жизнь племени иногда оказывался весьма велик.

Революционный переворот произошел благодаря чистой случайности.

Группа других собирала на берегу одной из бухточек Рададо съестное, когда неожиданно поднявшийся прилив отрезал их от суши. На некоторое время другие оказались предоставлены самим себе на островке, где имелось и пропитание - в лагуне водилась жир-рыба. Жир-рыба тоже была одним из провозвестников перемен, грядущих в экологии; раз появившись, жир-рыба принялась активно размножаться, собираясь в морях в многомиллионные косяки.

Когда прилив наконец спал, оказалось, что хозяева других, не дождавшись своих слуг, бросили их и ушли. Другим не оставалось ничего иного, как начинать самостоятельное странствие, и они двинулись на северо-запад, в глубь страны, которой они дали название Понпт. Именно там появились легендарные Десять Племен, алле онец. Язык, в основе совершенно непохожий на родной анципиталов, постепенно принял форму современного алонецкого, ставшего главным на Кампаннлате. Но это случилось не сразу - прежде чем потомки других забыли о том, что когда-то принадлежали фагорам, научились жить полностью самостоятельно и превратились в «разумных», прошло немало веков.

Дикие просторы Кампаннлата возделывались и заселялись. Одновременно с этим менялись и сами другие. Десять Племен разрослись настолько, что разошлись во все стороны и потеряли себе счет. Оказываясь в разных краях материка, племена довольно ловко и быстро приспосабливались к существующему там климату и местности. Некоторые так никогда и не выбрали места постоянного обитания, превратившись в бродяг, странников через долы и горы Кампаннлата. Главными врагами племен были, конечно, фагоры, к которым по-прежнему продолжали относиться с еще оставшимся в крови почтением, подобающим богам. Подобное заблуждение - или, лучше сказать, «слепая вера» - было